— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в
божественном откровении; но путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием
божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Неточные совпадения
И
божественную истину нельзя вывести, она открывается в блеске молнии, она целостно дана в
откровении.
Только Церковь есть
откровение божественного бытия в мире.
В язычестве было подлинное
откровение Божества, точнее,
откровение мировой души, но открывалась там лишь бесконечная
божественная мощь; смысл оставался еще закрытым, и религия любви еще не явилась в мир.
В творении мира любовь Божия хочет не этого jeu divin [
Божественная шутка, игра (фр.).], и в Слове Божием «игра» приписывается не Богу, но Его Премудрости, которая, восприемля
откровение Божественного творчества, ощущает радость и упоение им.
Божество в Его внутрибожественной жизни остается трансцендентным для твари, однако действия Божества, Его
откровения,
божественная сила, изливающаяся в творении, есть то же Божество, единое, неделимое, присносущее.
Человеческое вдохновение в высших своих проявлениях в известном смысле также достигает боговдохновенности, поскольку оно становится причастно
божественной Софии,
откровения Бога в мире.
Только
откровению, т. е. сверхъестественному ведению (в своем выражении естественно принимающему гносеологическую форму мифа), может быть доступна
божественная сторона мирового процесса, ибо «Божия никто же весть точию Дух Божий» [Божьего никто не знает, кроме Духа Божия (1 Кор. 2:11).].
«Четвертая ипостась», приемля в себе
откровение тайн
божественных, вносит чрез себя и для себя различение, порядок, внутреннюю последовательность в жизни
Божественного Триединства, она воспринимает единое и всецелое божество как триипостасное — Отца, Сына и Св.
Вообще виды «
откровения», как и предметы его, могут быть различны: и природные, и
божественные, и демонические (так наз. у отцов церковных «прелесть»); оно может исходить из разных миров и иерархий, и само по себе «
откровение» с выражающим его мифом, понимаемое в смысле формально-гносеологическом, может иметь различное содержание: и доброе и злое, и истинное и обманное (ибо ведь и сатана принимает вид ангела света), поэтому сам по себе «откровенный» или мистический характер данного учения говорит только об интуитивном способе его получения, но ничего еще не говорит об его качестве.
Шеллинг хочет «объяснить» и «дедуцировать» то, что и голос религиозного чувства, и философский критицизм одинаково повелевают принять, как факт
божественной жизни, устанавливаемый в религиозном опыте и
откровении.
Здесь также совершается в миги
божественного озарения как бы некое пресуществление человеческого естества, его обожение: недаром же Моисей, сойдя с горы Синая, сохранил на себе след сияния Божества [«Когда сходил Моисей с горы Синая, и две скрижали
откровения были в руке у Моисея при сошествии его с горы, то Моисей не знал, что лице его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним.
Беме отличает Бого-Единицу (Gott-Fins), центральное Богоединство его трех
откровений,
божественной, духовной и природной области.
Тварная природа, по общему смыслу системы Беме, есть последняя, наиболее периферическая форма
откровения или
божественного самопорождения.
Итак, вера имеет две стороны: субъективное устремление, искание Бога, религиозная жажда, вопрос человека, и объективное
откровение, ощущение
Божественного мира, ответ Бога.
Божественные энергии, струящиеся в мир,
откровения Божества в твари, вносят тем самым различимость в само Божество, которое постольку уже перестает быть чистым НЕ для мира, но, раскрывая внутрибожественную жизнь, делает ведомым то, что неведомо, вносит в имманентное сознание то, что ему трансцендентно, так сказать, дробит и множит Божество, как единый солнечный луч дробится и множится в своих отражениях и преломлениях.
Вообще вопрос собственно о творении духов — ангелов и человека — остается наименее разъясненным в системе Беме, и это делает ее двусмысленной и даже многосмысленной, ибо, с одной стороны, разъясняя Fiat в смысле
божественного детерминизма, он отвергает индетерминистический акт нового творения, но в то же время порой он говорит об этом совершенно иначе [«Воля к этому изображению (ангелов) изошла из Отца, из свойства Отца возникла в слове или сердце Божием от века, как вожделеющая воля к твари и к
откровению Божества.
Это
откровение об эдемской плоти легло в основу греческого антропоморфизма и отпечатлелось в
божественных созданиях пластического искусства, в эллинской иконографии.
София тоже отдает себя
Божественной Любви и получает ее дары,
откровения ее тайн.
В христианском
откровении дано, что внутрибожественная жизнь есть триединство, единое Божество в трех ипостасях, которые суть едино в предвечно осуществляемой
Божественной любви.
Учение о премирности или трансцендентности Божества, о
Божественной Тайне, приоткрываемой
Откровением, и составляет подлинный смысл отрицательного богословия у большинства христианских его представителей, хотя это далеко не всегда выражается у них с достаточной четкостью, последовательностью и ясностью.
Через
откровение Божественное тварь получает знания о Боге больше, чем может вместить, не только по греховности своей, но и по тварности своей.
Однако только опознанное в религиозном опыте Трансцендентное, сущее выше мира, открывает глаза на трансцендентное в мире, другими словами, лишь непосредственное чувство Бога дает видеть
божественное в мире, познавать мир как
откровение Божие, научает в имманентном постигать трансцендентное, воспринимать мир как Бога, становящегося и открывающегося.
Идея вечного блаженства и вечных мук, спасения и гибели остается экзотерической идеей, преломлением
откровения божественной жизни в социальной обыденности.
Христианское
откровение открывает Бога в аспекте жертвенной любви, но жертвенная любовь говорит совсем не о самодостаточности
божественной жизни, она говорит о потребности выхода в другого.
Это есть
откровение абсолютной,
божественной жизни, непохожей на грешную жизнь мира.
Принудительное
откровение творчества как закона, как наставления в пути противоречило бы Божьей идее о свободе человека, Божьей воле увидеть в человеке творца, отображающего Его
божественную природу.
Антропологическое
откровение творческой эпохи до конца человеческое и до конца
божественное: в нем человеческое углублено до
божественного и
божественное обнаружено до человеческого.
Антропологическое
откровение,
откровение человека в творческую религиозную эпоху есть также
откровение космическое и
откровение божественное.
Откровение о человеке будет преодолением человека как высшей гуманистической ценности, будет
откровением божественного человека.
Неоплатоническая мистика и связанная с ней негативная теология проходят мимо христианского
откровения о богочеловечестве, о глубоком родстве и слиянии природы человеческой и природы
Божественной, слиянии не истребляющем, а утверждающем человека в абсолютной жизни.
Ибо, поистине, Богочеловек есть
откровение не только
божественного, но и человеческого величия и предполагает веру не только в Бога, но и в человека.