Поднимаясь на угорье, лошади шли шагом, — он привстал, приподнял козырёк картуза: впереди, над горою, всходило солнце, облив берёзы красноватым золотом и ослепляя глаза; прищурившись, он оглянулся назад: городок Окуров развалился на земле, пёстрый, точно празднично наряженная баба, и удалялся, прятался в холмы, а они сжимались вокруг него, как пухлые, короткие Савкины пальцы, сплошь покрытые бурой шерстью, оттенённой светлым
блеском реки Путаницы, точно ртутью налитой.
Неточные совпадения
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел к
реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение к мишурному
блеску слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
Отчего же Ольга не трепещет? Она тоже шла одиноко, незаметной тропой, также на перекрестке встретился ей он, подал руку и вывел не в
блеск ослепительных лучей, а как будто на разлив широкой
реки, к пространным полям и дружески улыбающимся холмам. Взгляд ее не зажмурился от
блеска, не замерло сердце, не вспыхнуло воображение.
Река вьется верст на десять, тускло синея сквозь туман; за ней водянисто-зеленые луга; за лугами пологие холмы; вдали чибисы с криком вьются над болотом; сквозь влажный
блеск, разлитый в воздухе, ясно выступает даль… не то, что летом.
…Когда мы подъехали к Казани, Волга была во всем
блеске весеннего разлива; целую станцию от Услона до Казани надобно было плыть на дощанике,
река разливалась верст на пятнадцать или больше. День был ненастный. Перевоз остановился, множество телег и всяких повозок ждали на берегу.
Луна плыла среди небес
Без
блеска, без лучей,
Налево был угрюмый лес,
Направо — Енисей.
Темно! Навстречу ни души,
Ямщик на козлах спал,
Голодный волк в лесной глуши
Пронзительно стонал,
Да ветер бился и ревел,
Играя на
реке,
Да инородец где-то пел
На странном языке.
Суровым пафосом звучал
Неведомый язык
И пуще сердце надрывал,
Как в бурю чайки крик…
При
блеске как будто пылающей зари подъехали мы к первому мосту через Ик; вся урема и особенно
река точно дымилась.
Сильный удар грома потряс все окрестности, и проливной дождь, вместе с вихрем, заревел по лесу. Высокие сосны гнулись, как тростник, с треском ломались сучья; глухой гул от падающего
рекой дождя, пронзительный свист и вой ветра сливались с беспрерывными ударами грома. Наши путешественники при
блеске ежеминутной молнии, которая освещала им дорогу, продолжали медленно подвигаться вперед.
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по
реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим
блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
Раздуваемое Алексеем дело всё шире расползалось по песчаным холмам над
рекою; они потеряли свою золотистую окраску, исчезал серебряный
блеск слюды, угасали острые искорки кварца, песок утаптывался; с каждым годом, вёснами, на нём всё обильнее разрастались, ярче зеленели сорные травы, на тропах уже подорожник прижимал свой лист; лопух развешивал большие уши; вокруг фабрики деревья сада сеяли цветень; осенний лист, изгнивая, удобрял жиреющий песок.
Наступал вечер. Поля, лощина, луг, обращенные росою и туманом в бесконечные озера, мало-помалу исчезали во мгле ночи; звезды острым своим
блеском отражались в почерневшей
реке, сосновый лес умолкал, наступала мертвая тишина, и Акуля снова направлялась к околице, следя с какою-то неребяческою грустью за стаями галок, несшихся на ночлег в теплые родные гнезда.
А дальний твой, несхожий с нашим край,
Все, что молва о нем к нам приносила:
Разливы
рек, безбережные степи,
Снега и льды, обычай, столь отличный
От нашего; державы христианской
Азийский
блеск, с преданьями отцов
Нам общими, — все это, как нарочно,
Набросило волшебный некий свет
На образ твой.
Иногда над
рекой пролетали дивной красоты махаоны с черно-синими передними и изумрудно-синими с металлическим
блеском задними крыльями. Последние имели длинные отростки на концах. Все же здесь на Анюе они не достигали таких размеров, как в Южно-Уссурийском крае.
Когда вспоминаю Зыбино: сладкое безделье в солнечном
блеске, вкусная еда, зеленые чащи сада, сверкающая прохлада
реки Вашаны, просторные комнаты барского дома с огромными окнами. Когда вспоминаю Владычню: маленький, тесный домик с бревенчатыми стенами, плач за стеною грудной сестренки Ани, простая еда, цветущий пруд с черною водою и пиявками, тяжелая работа с утренней зари до вечерней, крепкое ощущение мускульной силы в теле.
При моментальном
блеске этих огоньков вдруг открывается, что что-то самое странное плывет с того берега через
реку. Это как будто опрокинутый черный горшок с выбитым боком. Около него ни шуму, ни брызг, но вокруг его в стороны расходятся легкие кружки. Внизу под водою точно кто-то работает невидимой гребною снастью. Еще две минуты, и Константин Ионыч ясно различил, что это совсем не горшок, а человеческое лицо, окутанное черным покровом.
И вдруг открытая равнина предо мной:
Там мыза,
блеском дня под рощей озаренна;
Спокойное село над ясною
рекой,
Гумно и нива обнаженна.
2-го сентября в 10 часов утра была такая погода.
Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своею
рекой, своими садами и церквами, и, казалось, жила своею жизнью, трепеща как звездами своими куполами в лучах солнца.