Но когда вокруг их все утихло и мало-помалу стало потухать
бледное зарево от пылающих костров, вокруг которых пировала буйная толпа ее палачей, она, казалось, стала дышать свободнее и наконец сказала робким, исполненным прелести голосом...
Неточные совпадения
Заревел гудок, поглотив своим черным звуком людской говор. Толпа дрогнула, сидевшие встали, на минуту все замерло, насторожилось, и много лиц
побледнело.
— Вздор-с! —
заревел он во все горло в ответ этому предостережению, но тут же сконфузился и
побледнел.
Бледная полоса света, показавшаяся на востоке, окрасилась пурпуром и обняла весь горизонт;
зарево росло и разливалось по небу.
— Говорят тебе, оправдывайся, или я тебя убью! —
заревел Мановский и схватил ее одной рукой за ворот капота, а другой замахнулся. В первый еще раз поднимал он на жену руку. Негодование и какое-то отчаяние отразилось на
бледном ее лице.
В пышном нарядном платье, но
бледная, задумчивая, с поникшей головой, неслышными стопами медленно вышла она по мягким пушистым коврам и стала перед Патапом Максимычем. Подняла голову, вспыхнула
заревом, опустила глаза.
Бросила горшки свои Фекла; села на лавку и, ухватясь руками за колена, вся вытянулась вперед, зорко глядя на сыновей. И вдруг стала такая
бледная, что краше во гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети не грелись, чужого куска не едали, родительского дома отродясь не покидали. И никогда у отца с матерью на мысли того не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось на чужой стороне хлеб добывать. Горько бедной Фекле. Глядела, глядела старуха на своих соколиков и
заревела в источный голос.
Вид
зарева действует на всех одинаково. Как барыня, так и слуги чувствуют внутреннюю дрожь и холод, такой холод, что дрожат руки, голова, голос… Страх велик, но нетерпение еще сильнее… Хочется подняться выше и увидеть самый огонь, дым, людей! Жажда сильных ощущений берет верх над страхом и состраданием к чужому горю. Когда
зарево бледнеет или кажется меньше, кучер Гаврила радостно заявляет...
Скинув шапку и тафью свою, трижды осенясь крестом, венчанный старец, в виду
зарева своего стольного города, передал дом святого Спаса и великое княжество Тверское властителю всея Руси. Трогательна была речь его, словно духовное завещание умирающего. Слезы текли по
бледному изнеможенному лицу, и несколько раз рыдания прерывали ее.