Еще день или два, река взломает лед, и вместе с водой уплывет вся эта
бешеная работа, неистовый шум и крик, и опять все будет тихо и мертво кругом вплоть до будущей весны.
У обеих сторон разгорелось чисто спортивное чувство: кто — кого? Напечатали о состязании в «Проснувшемся витязе». Но газета выходила редко, три раза в месяц. Перенесли хронику борьбы в стенную газету-ильичовку. И весь завод с интересом следил за этой
бешеной работою в карьер, превращенной обеими сторонами в завлекательную игру. С нетерпением ждали сводки за две недели.
Неточные совпадения
Очнувшись, со вздохом скажешь себе: ах, если б всегда и везде такова была природа, так же горяча и так величаво и глубоко покойна! Если б такова была и жизнь!.. Ведь бури,
бешеные страсти не норма природы и жизни, а только переходный момент, беспорядок и зло, процесс творчества, черная
работа — для выделки спокойствия и счастия в лаборатории природы…
— Врешь, врешь!.. — орал Никитич, как
бешеный: в нем сказался фанатик-мастеровой, выросший на огненной
работе третьим поколением. — Ну, чего ты орешь-то, Полуэхт?.. Если тебе охота — уходи, черт с тобой, а как же домну оставить?.. Ну, кричные мастера, обжимочные, пудлинговые, листокатальные… Да ты сбесился никак, Полуэхт?
Выпустили его из арестантских рот и волчий билет ему дали (как есть волчий, почет везде, как волку
бешеному, — ни тебе
работа, ни тебе ночлег!).
Анисья. Сам ты кобель
бешеный! Ни
работы от тебя, ни радости. Только поедом ешь. Кобель потрясучий, право.
Дачка на шоссе. Муж и жена. И по-прежнему очумелые глаза, полные отчаяния. И по-прежнему
бешеная, неумелая
работа по хозяйству с зари до поздней ночи. Он — с ввалившимися щеками, с глазами, как у быка, которого ударили обухом меж рогов. У нее, вместо золотистого ореола волос, слежавшаяся собачья шерсть, бегающие глаза исподлобья, как у затырканной кухарки. И ненавидящие, злобные друг к другу лица.
Дачка на шоссе. Муж и жена. И по-прежнему очумелые глаза, полные отчаяния. И по-прежнему
бешеная, неумелая
работа по хозяйству с зари до поздней ночи. У них отобрали лучшую одежду, наложили контрибуцию в три тысячи рублей. Уплатить было нечем, и пришлось продать корову. И, хотя уже не было коровы, с них требовали семь фунтов масляного продналога.