Неточные совпадения
Весь вечер Ленский был рассеян,
То молчалив, то весел вновь;
Но тот, кто музою взлелеян,
Всегда таков: нахмуря бровь,
Садился он
за клавикорды
И
брал на них одни аккорды,
То, к Ольге взоры устремив,
Шептал: не правда ль? я счастлив.
Но поздно; время ехать. Сжалось
В нем
сердце, полное тоской;
Прощаясь с девой молодой,
Оно как будто разрывалось.
Она глядит ему в лицо.
«Что с вами?» — «Так». — И на крыльцо.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет.
Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба
берет его
за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Она ласково подала ему руку и сказала, что рада его видеть, именно в эту минуту, когда у ней покойнее на
сердце. Она, в эти дни, после свидания с Марком, вообще старалась казаться покойной, и дома,
за обедом, к которому являлась каждый день, она
брала над собой невероятную силу, говорила со всеми, даже шутила иногда, старалась есть.
Это как-то само собою в
сердце делается, безо всякого предварительного расчета; но такая любовь, сильная к слабому, бывает иногда несравненно сильнее и мучительнее, чем любовь равных характеров, потому что невольно
берешь на себя ответственность
за своего слабого друга.
Расхохоталась даже Оля, только злобно так, а господин-то этот, смотрю,
за руку ее
берет, руку к
сердцу притягивает: «Я, говорит, сударыня, и сам при собственном капитале состою, и всегда бы мог прекрасной девице предложить, но лучше, говорит, я прежде у ней только миленькую ручку поцелую…» — и тянет, вижу, целовать руку.
Настасья с
сердцем берет рыбу и удаляется. Дедушка следит
за нею глазами.
Уверил бы самолюбивую дуру (и так легко!), что ее
за «благородство
сердца и
за несчастья» только
берет, а сам все-таки на деньгах бы женился.
— Вот еще нашелся! — сказала она вдруг, обращаясь опять к Дарье Алексеевне, — а ведь впрямь от доброго
сердца, я его знаю. Благодетеля нашла! А впрочем, правду, может, про него говорят, что… того. Чем жить-то будешь, коли уж так влюблен, что рогожинскую
берешь за себя-то,
за князя-то?..
Я гулял — то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то
за заставой;
брал с собою какую-нибудь книгу — курс Кайданова, например, — но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и
сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
Пили чай, сидели
за столом до полуночи, ведя задушевную беседу о жизни, о людях, о будущем. И, когда мысль была ясна ей, мать, вздохнув,
брала из прошлого своего что-нибудь, всегда тяжелое и грубое, и этим камнем из своего
сердца подкрепляла мысль.
На заре-то, матушка,
Птички голосно поют,
А меня-то, матушка,
Думки
за сердце берут…
На днях я издали завидел на улице известного вам Удава [См. «
За рубежом». (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)] и просто-напросто побоялся подойти к нему: до такой степени он нынче глядит сумрачно и в то же время уныло. Очевидно, в нем происходит борьба, в которой попеременно то гнев
берет верх, то скорбь. Но думаю, что в конце концов скорбь, даже в этом недоступном для скорбей
сердце, останется победительницею.
—
За сердце берет? — спросил отец, усмехаясь.
[Видишь ли], князья не вольны,
Как девицы, не по
сердцу они
Берут жену себе…. а вольно им,
Небось, подманивать, божиться, плакать
И говорить: тебя я повезу
В мой светлый терем, в тайную светлицу
И наряжу в парчу и бархат алый.
Им вольно бедных девушек учить
С полуночи на свист их подыматься,
И до зари
за мельницей сидеть.
Им любо
сердце княжеское тешить
Бедами нашими, а там прощай,
Ступай, голубушка, куда захочешь,
Люби, кого замыслишь.
— Ну — человек он! Как хватил! А? Даже ужасно.
За сердце берет — вот до чего живо. Что же он, сочинитель, что ему
за это было?
Но это был случай единственный. О других подобных я даже и не слыхал никогда. Потому что, — говорю это, как перед богом, положа руку на
сердце, — потому что люди, если только их
брать не гуртом, а по отдельности, большею частью хорошие, добрые, славные люди, отзывчивые к бедности. Правда, помогают они чаще не тем, кому следует. Ну, что ж поделаешь: наглость всегда правдоподобнее нужды. Чему вы смеетесь?
За ваше здоровье!..
Пахарь ли песню вдали запоет —
Долгая песня
за сердце берет...
Гориславская. Здесь, в груди моей, они поселили змею… грызет
сердце, невыносимо грызет. Но зачем отравлять настоящие минуты? (Подходит к отцу и
берет его
за руку.) Вы теперь довольны, счастливы, не правда ли?