Неточные совпадения
Он не понимал тоже, почему княгиня
брала его
за руку и, жалостно глядя на него, просила успокоиться, и Долли уговаривала его поесть и уводила из комнаты, и даже доктор серьезно и с соболезнованием смотрел на него и предлагал капель.
Долго поправляли его и хотели уже бросить, — потому что он
брал всё не тою
рукой или не
за ту
руку, — когда он понял наконец, что надо было правою
рукой, не переменяя положения, взять ее
за правую же
руку.
«Боже мой! Боже мой!
за что?» подумал Алексей Александрович, вспомнив подробности развода, при котором муж
брал вину на себя, и тем же жестом, каким закрывался Вронский, закрыл от стыда лицо
руками.
— Да
за что же припекут, коли я не
брала и в
руки четвертки? Уж скорее другой какой бабьей слабостью, а воровством меня еще никто не попрекал.
И вот по родственным обедам
Развозят Таню каждый день
Представить бабушкам и дедам
Ее рассеянную лень.
Родне, прибывшей издалеча,
Повсюду ласковая встреча,
И восклицанья, и хлеб-соль.
«Как Таня выросла! Давно ль
Я, кажется, тебя крестила?
А я так на
руки брала!
А я так
за уши драла!
А я так пряником кормила!»
И хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то летят...
Она другой
рукой берет меня
за шею, и пальчики ее быстро шевелятся и щекотят меня. В комнате тихо, полутемно; нервы мои возбуждены щекоткой и пробуждением; мамаша сидит подле самого меня; она трогает меня; я слышу ее запах и голос. Все это заставляет меня вскочить, обвить
руками ее шею, прижать голову к ее груди и, задыхаясь, сказать...
— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю,
берет ее
за конец в обе
руки и с усилием размахивается над савраской.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои
руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба
берет его
за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Борис. Успокойтесь! (
Берет ее
за руку.) Сядьте!
Катерина (
берет ее
за руку). А вот что, Варя, быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не
за что. (Хватается
за голову
рукой.)
Карандышев (с жаром). Я
беру вас, я ваш хозяин. (Хватает ее
за руку.)
Карандышев (
берет Ларису
за руку). Пойдемте, что
за ребячество!
Красавина. Ну и ничего, и пройдет. Ты не бойся, это знакомый, он по ошибке. (
Берет Балъзаминова
за руку и хочет подвести к Белотеловой.)
Если ты скажешь смело и обдуманно да — я
беру назад свое решение: вот моя
рука и пойдем, куда хочешь,
за границу, в деревню, даже на Выборгскую сторону!
Была их гувернантка, m-lle Ernestine, которая ходила пить кофе к матери Андрюши и научила делать ему кудри. Она иногда
брала его голову, клала на колени и завивала в бумажки до сильной боли, потом
брала белыми
руками за обе щеки и целовала так ласково!
Соловей лил свои трели. Марфеньку обняло обаяние теплой ночи. Мгла, легкий шелест листьев и щелканье соловья наводили на нее дрожь. Она оцепенела в молчании и по временам от страха ловила
руку Викентьева. А когда он сам
брал ее
за руку, она ее отдергивала.
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он
брал ее
за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал на большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
И оба встали с места, оба бледные, стараясь не глядеть друг на друга. Она искала, при слабом, проницавшем сквозь ветви лунном свете, свою мантилью.
Руки у ней дрожали и
брали не то, что нужно. Она хваталась даже
за ружье.
Но неумышленно, когда он не делал никаких любовных прелюдий, а просто
брал ее
за руку, она давала ему
руку,
брала сама его
руку, опиралась ему доверчиво на плечо, позволяла переносить себя через лужи и даже, шаля, ерошила ему волосы или, напротив, возьмет гребенку, щетку, близко подойдет к нему, так что головы их касались, причешет его, сделает пробор и, пожалуй, напомадит голову.
Лето проводила в огороде и саду: здесь она позволяла себе, надев замшевые перчатки,
брать лопатку, или грабельки, или лейку в
руки и, для здоровья, вскопает грядку, польет цветы, обчистит какой-нибудь куст от гусеницы, снимет паутину с смородины и, усталая, кончит вечер
за чаем, в обществе Тита Никоныча Ватутина, ее старинного и лучшего друга, собеседника и советника.
Она ласково подала ему
руку и сказала, что рада его видеть, именно в эту минуту, когда у ней покойнее на сердце. Она, в эти дни, после свидания с Марком, вообще старалась казаться покойной, и дома,
за обедом, к которому являлась каждый день, она
брала над собой невероятную силу, говорила со всеми, даже шутила иногда, старалась есть.
Ему вдруг пришло в голову — послать ловкого Егорку последить, кто
берет письма у рыбака, узнать, кто такая Секлетея Бурдалахова. Он уже позвонил, но когда явился Егор — он помолчал, взглянул на Егора, покраснел
за свое намерение и махнул ему
рукой, чтобы он шел вон.
— Нет-с, я сам хочу заплатить, и вы должны знать почему. Я знаю, что в этой пачке радужных — тысяча рублей, вот! — И я стал было дрожащими
руками считать, но бросил. — Все равно, я знаю, что тысяча. Ну, так вот, эту тысячу я
беру себе, а все остальное, вот эти кучи, возьмите
за долг,
за часть долга: тут, я думаю, до двух тысяч или, пожалуй, больше!
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы с князем, и видя, что я в то же время
беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне
руку, — мне, которого вы же должны были считать
за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и
беру у князя
за сестру деньги зазнамо!
Расхохоталась даже Оля, только злобно так, а господин-то этот, смотрю,
за руку ее
берет,
руку к сердцу притягивает: «Я, говорит, сударыня, и сам при собственном капитале состою, и всегда бы мог прекрасной девице предложить, но лучше, говорит, я прежде у ней только миленькую ручку поцелую…» — и тянет, вижу, целовать
руку.
В Китае мятеж; в России готовятся к войне с Турцией. Частных писем привезли всего два. Меня зовут в Шанхай: опять раздумье
берет, опять нерешительность — да как, да что? Холод и лень одолели совсем, особенно холод, и лень тоже особенно. Вчера я спал у капитана в каюте; у меня невозможно раздеться; я пишу, а другую
руку спрятал
за жилет; ноги зябнут.
Они
брали нас
за руки и не могли отвести от них глаз, хотя у самих
руки были слегка смуглы и даже чисты, то есть у высшего класса.
Он долго не мог отыскать свою шляпу; хоть раз пять
брал ее в
руки, но не видел, что
берет ее. Он был как пьяный; наконец понял, что это под
рукою у него именно шляпа, которую он ищет, вышел в переднюю, надел пальто; вот он уже подходит к воротам: «кто это бежит
за мною? верно, Маша… верно с нею дурно!» Он обернулся — Вера Павловна бросилась ему на шею, обняла, крепко поцеловала.
—
Бери, но я отказываюсь следовать
за тобою. Я теперь возьму инициативу продолжать забывать. Дай
руку.
Невеста своих женихов, сестра своих сестер
берет Верочку
за руку, — Верочка, я хотела всегда быть доброй с тобой, ведь ты добрая, а я такова, каков сам человек, с которым я говорю. Но ты теперь грустная, — видишь, и я грустная; посмотри, хороша ли я грустная?
Мне было около пятнадцати лет, когда мой отец пригласил священника давать мне уроки богословия, насколько это было нужно для вступления в университет. Катехизис попался мне в
руки после Вольтера. Нигде религия не играет такой скромной роли в деле воспитания, как в России, и это, разумеется, величайшее счастие. Священнику
за уроки закона божия платят всегда полцены, и даже это так, что тот же священник, если дает тоже уроки латинского языка, то он
за них
берет дороже, чем
за катехизис.
Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в
руке свирепствовал
за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не
брал в
руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad majorem gloriam Hegel; [к вящей славе Гегеля (лат.).] где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало.
Ночью бразды их фосфорного огня тянутся, мерцая,
за лодкой, тянутся
за веслом, салпы можно
брать рукой, всяким сосудом.
Она
брала его
за руку и насильно увлекала в залу. Его ставили в пару и заставляли протанцевать кадриль. Но, исполнивши прихоть жены, он незаметно скрывался к себе и уже не выходил вплоть до самой ночи.
Калач — это их специальное лакомство: он удобен, его можно ухватить
за ручку, а булку грязными
руками брать не совсем удобно.
Время от времени сам стал
брать вожжи в
руки, научился править, плохую лошаденку сменил на бракованного рысачка, стал настоящим «пыльником», гонялся по Петербургскому шоссе от заставы до бегов, до трактира «Перепутье», где собирались часа
за два до бегов второсортные спортсмены, так же как и он, пылившие в таких же шарабанчиках и в трактире обсуждавшие шансы лошадей, а их кучера сидели на шарабанах и ждали своих хозяев.
Педагогические приемы у пана Пашковского были особенные: он
брал малыша
за талию, ставил его рядом с собою и ласково клал на голову левую
руку. Малыш сразу чувствовал, что к поверхности коротко остриженной головы прикоснулись пять заостренных, как иголки, ногтей, через которые, очевидно, математическая мудрость должна проникнуть в голову.
— Хороши твои девушки, хороши красные… Которую и
брать, не знаю, а начинают с краю. Серафима Харитоновна, видно, богоданной дочкой будет… Галактиона-то моего видела? Любимый сын мне будет, хоша мы не ладим с ним… Ну, вот и быть
за ним Серафиме. По
рукам, сватья…
— Ах, аспид! ах, погубитель! — застонал старик. — Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а не сын… Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь, к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и на смирение посылал в степь, и своими
руками терзал — ничего не
берет. У других отцов сыновья — замена, а мне нож вострый. Сколько я денег
за него переплатил!
Она ослабевает мало-помалу и уже не может сопротивляться течению и уходит в затоны или же стоит
за карчей, уткнувшись мордой в берег; здесь ее можно
брать прямо
руками, и даже медведь достает ее из воды лапой.
Он тянулся
за дудкой,
брал ее дрожащими
руками и прикладывал к губам.
— Небось! Я хоть и взял твой крест, а
за часы не зарежу! — невнятно пробормотал он, как-то странно вдруг засмеявшись. Но вдруг все лицо его преобразилось: он ужасно побледнел, губы его задрожали, глаза загорелись. Он поднял
руки, крепко обнял князя и, задыхаясь, проговорил: — Так
бери же ее, коли судьба! Твоя! Уступаю!.. Помни Рогожина!
Если же не выдаст оружия, то я немедленно, сейчас же
беру его
за руки, я
за одну, генерал
за другую, и сей же час пошлю известить полицию, и тогда уже дело перейдет на рассмотрение полиции-с.
Возьмусь
за дело, стиснув зубы, да и велю себе молчать; благо, мне не в первый раз
брать себя в
руки.
Случилось это таким образом: Лиза возвратила Розанову одну книгу, которую
брала у него
за несколько времени. Розанов, придя домой, стал перелистывать книгу и нечаянно нашел в ней листок почтовой бумаги, на котором
рукою Бертольди с особенным тщанием были написаны стишки. Розанов прочел сверху «Рай» и, не видя здесь ничего секретного, стал читать далее...
— Никогда не сделаю такой глупости! Явитесь сюда с какой-нибудь почтенной особой и с полицией, и пусть полиция удостоверит, что этот ваш знакомый есть человек состоятельный, и пускай этот человек
за вас поручится, и пускай, кроме того, полиция удостоверит, что вы
берете девушку не для того, чтобы торговать ею или перепродать в другое заведение, — тогда пожалуйста! С
руками и ногами!
— О, — сказал доктор,
беря ее
за руку и всматриваясь в ее лицо, — вы мало же поправились
за границей, мало!
— Это я слышала, и меня, признаюсь, это больше всего пугает, — проговорила мрачно Мари. — Ну, послушай, — продолжала она, обращаясь к Вихрову и
беря его
за руку, — ты говоришь, что любишь меня; то для меня, для любви моей к тебе, побереги себя в этом случае, потому что все эти несчастия твои пройдут; но этим ты погубишь себя!