Неточные совпадения
Под дрожащею
кругами тенью листьев, у покрытого
белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом, маслом, сыром, холодною дичью стола, сидела княгиня в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.
В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви, в
кругу разряженных женщин, девушек и мужчин в
белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия.
Становилось жарко;
белые мохнатые тучки быстро бежали от снеговых гор, обещая грозу; голова Машука дымилась, как загашенный факел;
кругом него вились и ползали, как змеи, серые клочки облаков, задержанные в своем стремлении и будто зацепившиеся за колючий его кустарник.
На другой день рано утром мы ее похоронили за крепостью, у речки, возле того места, где она в последний раз сидела;
кругом ее могилки теперь разрослись кусты
белой акации и бузины. Я хотел было поставить крест, да, знаете, неловко: все-таки она была не христианка…
Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльбрус на юге вставал
белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока.
— Понимаете: небеса! Глубина, голубая чистота, ясность! И — солнце! И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван! И вот — выпускаю голубей. Летят,
кругами, все выше, выше,
белые в голубом. И жалкая душа моя летит за ними — понимаете? Душа! А они — там, едва вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока. И — страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа
белый палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник с крестом в руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое лицо. Вокруг ветлы собрались плотным
кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
Одет был в последнем вкусе и в петлице фрака носил много ленточек. Ездил всегда в карете и чрезвычайно берег лошадей: садясь в экипаж, он прежде обойдет
кругом его, осмотрит сбрую, даже копыта лошадей, а иногда вынет
белый платок и потрет по плечу или хребту лошадей, чтоб посмотреть, хорошо ли они вычищены.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё
кругом;
Но в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей сидит
И мрачно на небо глядит.
Волга задумчиво текла в берегах, заросшая островами, кустами, покрытая мелями. Вдали желтели песчаные бока гор, а на них синел лес; кое-где
белел парус, да чайки, плавно махая крыльями, опускаясь на воду, едва касались ее и
кругами поднимались опять вверх, а над садами высоко и медленно плавал коршун.
Издали казалось, что из воды вырывались клубы густого
белого дыма; а
кругом синее-пресинее море, в которое с рифов потоками катился жемчуг да изумруды.
Мы через рейд отправились в город, гоняясь по дороге с какой-то английской яхтой, которая ложилась то на правый, то на левый галс, грациозно описывая
круги. Но и наши матросы молодцы: в
белых рубашках, с синими каймами по воротникам, в
белых же фуражках, с расстегнутой грудью, они при слове «Навались! дай ход!» разом вытягивали мускулистые руки, все шесть голов падали на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.
Вдруг появилась лодка, только уж не игрушка, и в ней трое или четверо японцев, два одетые, а два нагие, светло-красноватого цвета, загорелые, с
белой, тоненькой повязкой
кругом головы, чтоб волосы не трепались, да такой же повязкой около поясницы — вот и все. Впрочем, наши еще утром видели японцев.
Мне сверху далеко было видно в глубину пасти, усаженной
кругом белыми, небольшими, но тонкими и острыми зубами.
Вон деревни жмутся в теснинах, кое-где разбросаны хижины. А это что: какие-то занавески с нарисованными на них,
белой и черной краской,
кругами? гербы Физенского и Сатсумского удельных князей, сказали нам гости. Дунул ветерок, занавески заколебались и обнаружили пушки: в одном месте три, с развалившимися станками, в другом одна вовсе без станка — как страшно! Наши артиллеристы подозревают, что на этих батареях есть и деревянные пушки.
В полуверсте от местечка, на голой, далеко расчищенной
кругом площадке, стояло
белое небольшое здание, обнесенное каменной стеной.
С громом отворились ворота, бряцанье цепей стало слышнее, и на улицу вышли конвойные солдаты в
белых кителях, с ружьями и — очевидно, как знакомый и привычный маневр, — расстановились правильным широким
кругом перед воротами.
При лунном свете на воротах можно было прочесть: «Грядет час в онь же…» Старцев вошел в калитку, и первое, что он увидел, это
белые кресты и памятники по обе стороны широкой аллеи и черные тени от них и от тополей; и
кругом далеко было видно
белое и черное, и сонные деревья склоняли свои ветви над
белым.
Кругом все
белело от инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было на нее смотреть. Сучья деревьев, камни и утоптанная земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Кругом опять все
забелело, от инея сырой мох замерз и хрустел под ногами.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск
белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все
кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все
белые, без блеску,
белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Погода стояла прекрасная:
белые круглые облака высоко и тихо неслись над нами, ясно отражаясь в воде; тростник шушукал
кругом; пруд местами, как сталь, сверкал на солнце.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой.
Кругом все
белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя
кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил на нем мои обутки.
Но вот что они еще придумали: на дальнее расстояние
кругом хрустального дворца идут ряды тонких, чрезвычайно высоких столбов, и на них, высоко над дворцом, над всем дворцом и на, полверсты вокруг него растянут
белый полог.
Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо ровнявших их;
белые губы, синие
круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли в могилу.
Начал прищуривать глаза — место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко в небе. Что за пропасть! да это голубятня, что у попа в огороде! С другой стороны тоже что-то сереет; вгляделся: гумно волостного писаря. Вот куда затащила нечистая сила! Поколесивши
кругом, наткнулся он на дорожку. Месяца не было;
белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. «Быть завтра большому ветру!» — подумал дед. Глядь, в стороне от дорожки на могилке вспыхнула свечка.
Пожарные в двух этажах, низеньких и душных, были набиты, как сельди в бочке, и спали вповалку на нарах, а
кругом на веревках сушилось промокшее на пожарах платье и
белье. Половина команды — дежурная — никогда не раздевалась и спала тут же в одежде и сапогах.
Московский артистический кружок был основан в шестидесятых годах и окончил свое существование в начале восьмидесятых годов. Кружок занимал весь огромный бельэтаж бывшего голицынского дворца, купленного в сороковых годах купцом Бронниковым. Кружку принадлежал ряд зал и гостиных, которые образовывали
круг с огромными окнами на Большую Дмитровку с одной стороны, на Театральную площадь — с другой, а окна
белого голицынского зала выходили на Охотный ряд.
Круг роскошных, соединенных между собой зал и гостиных замыкал несколько мелких служебных комнат без окон, представлявших собой островок, замаскированный наглухо стенами, вокруг которого располагалось круглое фойе. Любимым местом гуляющей по фойе публики всегда был
белый зал с мягкой мебелью и уютными уголками.
Она стала молиться, как умела, а
белая фигура быстро неслась по
кругу, сначала по самому краю степи, а потом все приближаясь и приближаясь к возу.
И тогда фигура с закрытыми глазами, будто ее кто отталкивал, стала удаляться опять по
кругу, пока не сделалась маленьким
белым пятном под лесом.
И все
кругом чисто и приятно: дома, улица, ворота и особенно высокое синее небо, по которому тихо, как будто легкими толчками, передвигается
белое облако.
Кругом гимназии изнывающая зелень каштанов никнет под зноем. На дворе пусто,
белое здание молчит, замкнувшись в себе. Идут уроки.
В пади на самом видном месте стоит
белый дом, на котором иногда развевается флаг — красный
круг на
белом фоне.
Я предпочитал весною стрельбу беляков, обыкновенно ложащихся по снежным сувоям, которые, когда все уже
кругом растаяло, остаются неприкосновенными несколько времени и тянутся длинными,
белыми гривами по лесным опушкам и кустам; снег скипится, окрепнет, как лед, и свободно поднимает охотника.
Селезень красив необыкновенно; голова и половина шеи у него точно из зеленого бархата с золотым отливом; потом идет
кругом шеи
белая узенькая лента; начиная от нее грудь или зоб темно-багряный; брюхо серо-беловатое с какими-то узорными и очень красивыми оттенками; в хвосте нижние перышки
белые, короткие и твердые; косички зеленоватые и завиваются колечками; лапки бледно-красноватые, нос желто-зеленого цвета.
Кругом, в беспорядке, на постели, в ногах, у самой кровати на креслах, на полу даже, разбросана была снятая одежда, богатое
белое шелковое платье, цветы, ленты.
Она не успела еще сойти с лестницы на дорогу (огибающую
кругом парк), как вдруг блестящий экипаж, коляска, запряженная двумя
белыми конями, промчалась мимо дачи князя. В коляске сидели две великолепные барыни. Но, проехав не более десяти шагов мимо, коляска вдруг остановилась; одна из дам быстро обернулась, точно внезапно усмотрев какого-то необходимого ей знакомого.
Господский дом на Низах был построен еще в казенное время, по общему типу построек времен Аракчеева: с фронтоном,
белыми колоннами, мезонином, галереей и подъездом во дворе.
Кругом шли пристройки: кухня, людская, кучерская и т. д. Построек было много, а еще больше неудобств, хотя главный управляющий Балчуговских золотых промыслов Станислав Раймундович Карачунский и жил старым холостяком. Рабочие перекрестили его в Степана Романыча. Он служил на промыслах уже лет двенадцать и давно был своим человеком.
Кругом все было покрыто
белой снежной пеленой, исчерченной вдоль и поперек желтыми промысловыми дорожками.
Сергей обернулся лицом к Луке Назарычу, вынул из-под ризы свернутую вчетверо бумагу, развернул ее своими
белыми руками и внятно начал читать манифест: «Осени себя крестным знамением, русский народ…» Глубокая тишина воцарилась
кругом.
Представьте себе озеро, все поросшее кувшинками с их
белыми венчиками и желтыми тычинками, и
кругом большие зеленые листья.
Одни морозы сковали поверхность реки, и сквозь прозрачный лед было видно, как бежит вода, как она завертывается
кругами и как скачут иногда по ней
белые пузыри [Редко бывает, чтоб большая река становилась без снега.
— Однако она сильно изменилась в последнее время, — задумчиво говорила Аннинька, — лицо осунулось, под глазами синие
круги… Я вчера прихожу и рассказываю ей, что мы с тобой видели Амальку, как она ехала по улице в коляске вместе с Тетюевой, так Раиса Павловна даже
побелела вся. А ведь скверная штука выйдет, если Тетюев действительно смажет нашу Раису Павловну, Куда мы тогда с тобой денемся, Эмма?
Действительно, Раиса Павловна, кажется, совсем не желала видеть, что делается
кругом, как торопливо
белили заводские здания, поправляли заборы, исправляли улицы, отовсюду убирали щепы и мусор.
Аудиториум. Огромный, насквозь просолнечный полушар из стеклянных массивов. Циркулярные ряды благородно шарообразных, гладко остриженных голов. С легким замиранием сердца я огляделся
кругом. Думаю, я искал: не блеснет ли где над голубыми волнами юниф розовый серп — милые губы О. Вот чьи-то необычайно
белые и острые зубы, похоже… нет, не то. Нынче вечером, в 21, О придет ко мне — желание увидеть ее здесь было совершенно естественно.
Вечером в тот день у нее был розовый билет ко мне. Я стоял перед нумератором — и с нежностью, с ненавистью умолял его, чтобы щелкнул, чтобы в
белом прорезе появилось скорее: I-330. Хлопала дверь, выходили из лифта бледные, высокие, розовые, смуглые; падали
кругом шторы. Ее не было. Не пришла.
И я вместе с ним мысленно озираю сверху: намеченные тонким голубым пунктиром концентрические
круги трибун — как бы
круги паутины, осыпанные микроскопическими солнцами (сияние блях); и в центре ее — сейчас сядет
белый, мудрый Паук — в
белых одеждах Благодетель, мудро связавший нас по рукам и ногам благодетельными тенетами счастья.
Я поднялся к себе, открыл свет. Туго стянутые обручем виски стучали, я ходил — закованный все в одном и том же
кругу: стол, на столе
белый сверток, кровать, дверь, стол,
белый сверток… В комнате слева опущены шторы. Справа: над книгой — шишковатая лысина, и лоб — огромная желтая парабола. Морщины на лбу — ряд желтых неразборчивых строк. Иногда мы встречаемся глазами — и тогда я чувствую: эти желтые строки — обо мне.
Ромашов не сразу ответил. Он точно вступил в странную, обольстительную, одновременно живую и волшебную сказку. Да сказкой и были теплота и тьма этой весенней ночи, и внимательные, притихшие деревья
кругом, и странная, милая женщина в
белом платье, сидевшая рядом, так близко от него. И, чтобы очнуться от этого обаяния, он должен был сделать над собой усилие.