Неточные совпадения
Самгин, не вслушиваясь в ее слова, смотрел на ее лицо, — оно не стало менее красивым, но явилось в нем нечто незнакомое и почти жуткое: ослепительно сверкали глаза, дрожали губы, выбрасывая приглушенные слова, и тряслись,
побелев,
кисти рук. Это продолжалось несколько секунд. Марина, разняв
руки, уже улыбалась, хотя губы еще дрожали.
На семнадцатом году своей жизни Клим Самгин был стройным юношей среднего роста, он передвигался по земле неспешной, солидной походкой, говорил не много, стараясь выражать свои мысли точно и просто, подчеркивая слова умеренными жестами очень
белых рук с длинными
кистями и тонкими пальцами музыканта.
Тонкие
руки с
кистями темных пальцев двигались округло, легко, расписанное лицо ласково морщилось, шевелились
белые усы, и за стеклами очков серенькие зрачки напоминали о жемчуге риз на иконах.
Прошло более часа, как загадочный человек сделал последнее домашнее распоряжение, а он все ходил по комнате, опустив на грудь свою умную голову и смотря на схваченные спереди
кисти белых рук.
Офицер быстро хватал книги тонкими пальцами
белой руки, перелистывал их, встряхивал и ловким движением
кисти отбрасывал в сторону. Порою книга мягко шлепалась на пол. Все молчали, было слышно тяжелое сопение вспотевших жандармов, звякали шпоры, иногда раздавался негромкий вопрос...
Они говорили друг другу незначительные, ненужные обоим слова, мать видела, что глаза Павла смотрят в лицо ей мягко, любовно. Все такой же ровный и спокойный, как всегда, он не изменился, только борода сильно отросла и старила его, да
кисти рук стали
белее. Ей захотелось сделать ему приятное, сказать о Николае, и она, не изменяя голоса, тем же тоном, каким говорила ненужное и неинтересное, продолжала...
Любя подражать в одежде новейшим модам, Петр Григорьич, приехав в Петербург, после долгого небывания в нем, счел первою для себя обязанностью заказать наимоднейший костюм у лучшего портного, который и одел его буква в букву по рецепту «Сына отечества» [«Сын Отечества» — журнал, издававшийся с 1812 года Н.И.Гречем (1787—1867).], издававшегося тогда Булгариным и Гречем, и в костюме этом Крапчик — не хочу того скрывать — вышел ужасен: его корявое и черномазое лицо от
белого верхнего сюртука стало казаться еще чернее и корявее; надетые на огромные и волосатые
руки Крапчика палевого цвета перчатки не покрывали всей
кисти, а держимая им хлыстик-тросточка казалась просто чем-то глупым.
Хаджи-Мурат засучил рукава бешмета на мускулистых,
белых выше
кистей руках и подставил их под струю холодной прозрачной воды, которую лил из кумгана Садо.
Небольшого роста, прямой, как воин, и поджарый, точно грач, он благословлял собравшихся, безмолвно простирая к ним длинные
кисти белых рук с тонкими пальчиками, а пышноволосый, голубоглазый келейник ставил в это время сзади него низенькое, обитое кожей кресло: старец, не оглядываясь, опускался в него и, осторожно потрогав пальцами реденькую, точно из серебра кованую бородку, в которой ещё сохранилось несколько чёрных волос, — поднимал голову и тёмные густые брови.
Она, не отнимая лица от подушек, протянула назад обнаженную
руку, точно ища чего-то в воздухе. Я понял это движение и взял ее горячую
руку в свои
руки. Два огромных синих пятна — одно над
кистью, а другое повыше локтя — резко выделялись на
белой, нежной коже.
В черном сюртуке, единственном во всем зале, опершись на спинку кресла красного дерева
кистями обеих
рук, белых-белых, стоит передо мной Вольский.
Его товарищ, напротив, возбуждал в зрителе чувство менее выгодное; на нем был черный старый фрак, застегнутый наглухо; штаны его, из толстого зимнего трико, подходили под цвет его фрака; ни около шеи, ни у
кистей рук не виднелось
белья.
Полканов исподлобья смотрел в пылающее волнением лицо Бенковского и сознавал, что этому юноше нужно возражать словами, равными его словам по силе вложенного в них буйного чувства. Но, сознавая это, он не чувствовал желания возражать. А огромные глаза юноши стали ещё больше, — в них горела страстная тоска. Он задыхался,
белая, изящная
кисть его правой
руки быстро мелькала в воздухе, то судорожно сжатая в кулак и угрожающая, то как бы ловя что-то в пространстве и бессильная поймать.
На верхних и нижних койках, болтая ногами, покуривая и смеясь, сидела команда «Фитиля» — тридцать шесть хищных морских птиц. Согласно торжественности момента, многие сменили брезентовые бушлаки на шелковые щегольские блузы. Кой-кто побрился, некоторые, в знак траура, обмотали левую
руку у
кисти черной материей. В углу, у бочки с водой, на чистом столе громоздилось пока еще нетронутое угощение: масса булок, окорока,
белые сухари и небольшой мешочек с изюмом.
И когда она утвердительно кивнула головой, Сима тихо примостился на краю кровати, положил
белую руку Лодки на колено себе и стал любовно гладить ладонью своею горячую пушистую кожу от локтя до
кисти.
Он кладет
руку на плечо Пьеро. — Пьеро свалился навзничь и лежит без движения в
белом балахоне. Арлекин уводит Коломбину за
руку. Она улыбнулась ему. Общий упадок настроения. Все безжизненно повисли на стульях. Рукава сюртуков вытянулись и закрыли
кисти рук, будто
рук и не было. Головы ушли в воротники. Кажется, на стульях висят пустые сюртуки. Вдруг Пьеро вскочил и убежал. Занавес сдвигается. В ту же минуту на подмостки перед занавесом выскакивает взъерошенный и взволнованный автор.
Штрипки
белых панталон он разрезал и завязал около
кистей рук, вследствие чего получились рукава с буфами.
Кисти ослепительно
белых рук его малы и находятся в некоторой дисгармонии с крепкими и сильно развитыми мышцами верхней части.
От шубы Анны Серафимовны шел смешанный запах духов и дорогого пушистого меха. Ее изящная голова, окутанная в
белый серебристый платок, склонилась немного в его сторону. Глаза искрились в темноте. До Палтусова доходило ее дыхание. Одной
рукой придерживала она на груди шубу, но другая лежала на коленях, и
кисть ее выставилась из-под края шубы. Он что-то предчувствовал, хотел обернуться и посмотреть на нее пристальнее, но не сделал этого.
Она встала и медленно приближалась к дочери, с протянутыми
руками, видного роста, в корсете под шелковым капотом с треном, в
белой кружевной косынке, покрывавшей и голову. На лицо падала тень, и она смотрела моложаво, с чуть заметными морщинами, со слоем желтой пудры; глаза, узкие и близорукие, приобрели привычку мигать и щуриться; на лбу лежали кудерьки напудренных волос; зубы она сохранила и щеголяла ими, а всего больше
руками замечательной тонкости и белизны, с дюжиной колец на каждой
кисти.