Неточные совпадения
Бежит лакей
с салфеткою,
Хромает: «Кушать подано!»
Со всей своею свитою,
С детьми и приживалками,
С кормилкою и нянькою,
И
с белыми собачками,
Пошел помещик завтракать,
Работы осмотрев.
С реки из лодки грянула
Навстречу барам музыка,
Накрытый стол белеется
На самом берегу…
Дивятся наши странники.
Пристали к Власу: «Дедушка!
Что за порядки чудные?
Что за чудной старик...
В маленькое оконце, дребезжавшее от
работы паровой машины, глядела ночь черным пятном; под полом, тоже дрожавшим,
с хрипеньем и бульканьем
бежала поднятая из шахты рудная вода; слышно было, как хрипел насос и громыхали чугунные шестерни.
Сейчас же было заключено условие, и артель Матюшки переселилась на Сиротку через два дня. К ним присоединились лакей Ганька и бывший доводчик на золотопромывальной фабрике Ераков. Народ так и
бежал с компанейских
работ: раз — всех тянуло на свой вольный хлеб, а второе — новый главный управляющий очень уж круто принялся заводить свои новые порядки.
В сущности, бабы были правы, потому что у Прокопия
с Яшей действительно велись любовные тайные переговоры о вольном золоте. У безответного зыковского зятя все сильнее въедалась в голову мысль о том, как бы уйти
с фабрики на вольную
работу. Он вынашивал свою мечту
с упорством всех мягких натур и затаился даже от жены. Вся сцена закончилась тем, что мужики
бежали с поля битвы самым постыдным образом и как-то сами собой очутились в кабаке Ермошки.
Когда в темноте Наташка
бежала почти
бегом по Туляцкому концу и по пути стучалась в окошко избы Чеботаревых, чтобы идти на
работу вместе
с Аннушкой, солдатки уже не было дома, и Наташка получала выговоры на фабрике от уставщика.
Это был второй случай молниеносной холеры. Третий я видел в глухой степи, среди артели косцов, возвращавшихся
с полевых
работ на родину. Мы ехали по жаре шагом. Впереди шли семеро косцов. Вдруг один из них упал, и все бросились вперед по дороге
бежать. Остался только один, который наклонился над упавшим, что-то делал около него, потом бросился догонять своих. Мы поскакали наперерез бежавшим и поймали последнего.
Когда арестанты возвращались
с работы, она уже по крику у кордегардии: «Ефрейтора!» —
бежит к воротам, ласково встречает каждую партию, вертит хвостом и приветливо засматривает в глаза каждому вошедшему, ожидая хоть какой-нибудь ласки.
Тут все бросали свою
работу и
бежали спасать старушку, которая, не чувствуя уже никаких преград под ногами, торжественно продолжала свое шествие. Взглянув на усердие и бережливость,
с какими таскала она и ставила горшки свои, можно было подумать, что судьба нового жилища единственно зависела от сохранности этих предметов.
Они возились на узкой полосе земли, вымощенной камнем,
с одной стороны застроенной высокими домами, а
с другой — обрезанной крутым обрывом к реке; кипучая возня производила на Фому такое впечатление, как будто все они собрались
бежать куда-то от этой
работы в грязи, тесноте и шуме, — собрались
бежать и спешат как-нибудь скорее окончить недоделанное и не отпускающее их от себя.
— Ну так и есть! — сказал он, наконец,
с досадою, — я не вижу и половины мужиков! Эй, Трошка!
беги скорей в сад, посмотри: всю ли барщину выгнали на
работу?
Ручным
работам она училась усердно и понятливо, но обыкновенно спешно, торопливо кончала свой урок у старой бабушки или у старшей сестры и сейчас же
бежала к книге, забивалась
с нею в угол и зачитывалась до того, что не могла давать никакого ответа на самые простые, обыденные вопросы домашних.
А весною, когда отец и мать, поднявшись
с рассветом, уходят в далекое поле на
работу и оставляют его одного-одинехонького вместе
с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда, выскочив из избы, несется он
с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается на части о пни и кустарники, а он
бежит,
бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок
с дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит в чащу бора, где бог весть что
с ним будет…
Но вместо этого, сам не знает уж как, он изо всех ног
побежал с плотины и спрятался под густыми яворами, что мочили свои зеленые ветви, как русалки, в темной воде мельничного затора. Тут, под деревьями, было темно, как в бочке, и мельник был уверен, что никто его не увидит. А у него в это время уж и зуб не попадал на зуб, а руки и ноги тряслись так, как мельничный рукав во время
работы. Однако брала-таки охота посмотреть, что будет дальше.
А я ударился было за Лукою на мост, но гляжу, сам Лука уже навстречу мне
бежит, а за ним вся наша артель, все вскрамолились, и кто
с чем на
работе был, кто
с ломом, кто
с мотыкою, все
бегут свою святыню оберегать…
А потому не мог я этого долго терпеть и под каким ни есть предлогом покинул
работу и
побежал домой; думаю: пока никого дома нет, распытаю я что-нибудь у Михайлицы. Хоша ей Лука Кирилов и не открывался, но она его, при всей своей простоте, все-таки как-то проницала, а таиться от меня она не станет, потому что я был
с детства сиротою и у них вместо сына возрос, и она мне была все равно как второродительница.
Микеша слушал эти разговоры
с таким равнодушием, как будто речь шла совсем не о нем. Из разговоров я понял, что его считают несколько «порченым». Хозяйство после смерти отца и матери он порешил, живет бобылем-захребетником, не хочет жениться, два раза уходил в
бега, пробираясь на прииски, и употребляется обществом на случайные междуочередные
работы или, как теперь, в качестве некоторого привеска, для «равнения»…
На вопросы, не пора ли в путь, они отрицательно качали головами. Я уже хотел было готовиться ко второй ночевке, как вдруг оба ороча сорвались
с места и
побежали к лодкам. Они велели стрелкам спускать их на воду и торопили скорее садиться. Такой переход от мысли к делу весьма обычен у орочей: то они откладывают
работу на неопределенный срок, то начинают беспричинно торопиться.
— Ну, сейчас гудок.
Бежать на
работу. Вот что, Юрка. В штабе нашей легкой кавалерии я предложила такую штуку: нужно повести решительную борьбу
с прогульщиками. Прогулы дошли до четырнадцати процентов. Ты понимаешь, как от этого падает производительность. И вот что мы надумали…
С понедельника мы работаем в ночной смене, ты — тоже?
Обедали ударницы в нарпитовской столовой все вместе. Потом высыпали на заводский двор, ярко освещенный мартовским солнышком. В одних платьях. Глубоко дышали теплым ветром, перепрыгивали
с одной обсохшей проталины на другую. Смеялись, толкались. На общей
работе все тесно сблизились и подружились, всем хотелось быть вместе. И горячо полюбили свой конвейер. Когда проревел гудок и девчата
побежали к входным дверям, Лелька, идя под руку
с Лизой Бровкиной, сказала...