Неточные совпадения
Зимними вечерами приятно было шагать
по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на
плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла.
Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
По указанию календаря наступит в марте весна,
побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая
плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
Cousin, [Двоюродный брат (фр.).] который оставил ее недавно девочкой, кончил курс ученья, надел эполеты, завидя ее,
бежит к ней весело, с намерением, как прежде, потрепать ее
по плечу, повертеться с ней за руки, поскакать
по стульям,
по диванам… вдруг, взглянув ей пристально в лицо, оробеет, отойдет смущенный и поймет, что он еще — мальчишка, а она — уже женщина!
Он
по утрам с удовольствием ждал, когда она, в холстинковой блузе, без воротничков и нарукавников, еще с томными, не совсем прозревшими глазами, не остывшая от сна, привставши на цыпочки, положит ему руку на
плечо, чтоб разменяться поцелуем, и угощает его чаем, глядя ему в глаза, угадывая желания и бросаясь исполнять их. А потом наденет соломенную шляпу с широкими полями, ходит около него или под руку с ним
по полю,
по садам — и у него кровь
бежит быстрее, ему пока не скучно.
Выйдя в коридор, секретарь встретил Бреве. Подняв высоко
плечи, он, в расстегнутом мундире, с портфелем под мышкой, чуть не
бегом, постукивая каблуками и махая свободной рукой так, что плоскость руки была перпендикулярна к направлению его хода, быстро шагал
по коридору.
— Ступай, черт, на все четыре стороны! — проговорил он сквозь зубы и, выпустив повод Малек-Аделя, с размаху ударил его
по плечу прикладом пистолета. Малек-Адель немедленно повернулся назад, выкарабкался вон из оврага… и
побежал. Но недолго слышался стук его копыт. Поднявшийся ветер мешал и застилал все звуки.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу:
по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом
по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на
плечи, вода, звучно журча,
бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Но я испугался,
побежал за нею и стал швырять в мещан голышами, камнями, а она храбро тыкала мещан коромыслом, колотила их
по плечам,
по башкам. Вступились и еще какие-то люди, мещане убежали, бабушка стала мыть избитого; лицо у него было растоптано, я и сейчас с отвращением вижу, как он прижимал грязным пальцем оторванную ноздрю, и выл, и кашлял, а из-под пальца брызгала кровь в лицо бабушке, на грудь ей; она тоже кричала, тряслась вся.
Прошло еще несколько дней. Члены «дурного общества» перестали являться в город, и я напрасно шатался, скучая,
по улицам, ожидая их появления, чтобы
бежать на гору. Один только «профессор» прошел раза два своею сонною походкой, но ни Туркевича, ни Тыбурция не было видно. Я совсем соскучился, так как не видеть Валека и Марусю стало уже для меня большим лишением. Но вот, когда я однажды шел с опущенною головою
по пыльной улице, Валек вдруг положил мне на
плечо руку.
Слетаются вороны издалека, кличут друг друга на богатый пир, а кого клевать, кому очи вымать, и сами не чуют, летят да кричат! Наточен топор, наряжен палач;
по дубовым доскам
побегут, потекут теплой крови ручьи; слетят головы с
плеч, да неведомо чьи!»
Хозяин вошел в комнату вместе с женой и дочерью. Он выслушал, слегка качаясь, приказание Инсарова, взвалил чемодан к себе на
плечи и быстро
побежал вниз
по лестнице, стуча сапогами.
Один из подводчиков, шедших далеко впереди, рванулся с места,
побежал в сторону и стал хлестать кнутом
по земле. Это был рослый, широкоплечий мужчина лет тридцати, русый, кудрявый и, по-видимому, очень сильный и здоровый. Судя
по движениям его
плеч и кнута,
по жадности, которую выражала его поза, он бил что-то живое. К нему подбежал другой подводчик, низенький и коренастый, с черной окладистой бородой, одетый в жилетку и рубаху навыпуск. Этот разразился басистым, кашляющим смехом и закричал...
А
по праздникам, рано, когда солнце едва поднималось из-за гор над Сорренто, а небо было розовое, точно соткано из цветов абрикоса, — Туба, лохматый, как овчарка, катился под гору, с удочками на
плече, прыгая с камня на камень, точно ком упругих мускулов совсем без костей, —
бежал к морю, улыбаясь ему широким, рыжим от веснушек лицом, а встречу, в свежем воздухе утра, заглушая сладкое дыхание проснувшихся цветов, плыл острый аромат, тихий говор волн, — они цеплялись о камни там, внизу, и манили к себе, точно девушки, — волны…
Спустившись в трюмы, бабы насыпали рожь в мешки, мужики, вскидывая мешки на
плечи,
бегом бегали
по сходням на берег, а от берега к селу медленно потянулись подводы, тяжело нагруженные долгожданным хлебом.
Горбун хотел
бежать домой, но отец крепко держал его за
плечо и, наклонив голову, шаркал
по песку ногами, как бы прислушиваясь к шороху и скрипу, едва различимому в сердитом крике рабочих.
День был холодный, пестрый,
по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли облака, пятна света и теней купались в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз
по улице, к Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки.
Бежали мальчишки с длинными удилищами на
плечах, шли солидные мужики, искоса оглядывая группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
Фешка, краснея от натуги и того особенного волнения, которое неизменно овладевало ей в присутствии всякого постороннего «мущины», подала самовар и
бегом бросилась к двери, причем одним
плечом попала в косяк; явилась Глафира Митревна, и мы по-семейному уселись вокруг стола.
Выскочил я из саней, гляжу — в потемках на меня человек
бежит и
по колена в снегу грузнет; я его обхватил рукой за
плечи, вот этак, и выбил из рук ружьишко, потом другой подвернулся, я его
по затылку урезал, так что он крякнул и в снег носом чкнулся, — здоровый я тогда был, рука тяжелая; я с двумя управился, гляжу, а Федя уже на третьем верхом сидит.
Теперь этот живой привесок общинных весов
бежал рядом с нами, держась
по большей части у моего стремени, так как я ехал последним. Когда мы въехали в лес, Микеша остановил меня и, вынув из-под куста небольшой узелок и ружье, привязал узелок к луке седла, а ружье вскинул себе на
плечо… Мне показалось, что он делает это с какой-то осторожностью, поглядывая вперед. Узел, очевидно, он занес сюда, пока снаряжали лошадей.
Вдруг в той стороне, где стоял хорошенький прапорщик со взводом, послышалось недружное и негромкое ура. Оглянувшись на этот крик, я увидел человек тридцать солдат, которые с ружьями в руках и мешками на
плечах насилу-насилу
бежали по вспаханному полю. Они спотыкались, но всё подвигались вперед и кричали. Впереди их, выхватив шашку, скакал молодой прапорщик.
«Если бы хоть к тому времени немного прочистилось!» — думал штурман, желая ветерка. Он редко спускался в кают-компанию, чтобы наскоро выкурить папироску или наскоро выпить рюмку водки и закусить, и был неразговорчив. И когда кто-то из молодых мичманов спросил его, когда,
по его мнению, туман рассеется, он только недовольно пожал
плечами и снова
побежал наверх.
Глегола взвалил рысь себе на
плечи, и мы вместе направились прямо к реке. Когда мы шли редколесьем, мне раза два показалось, что кто-то рядом с нами быстро
бежит по кустам.
Мы
бежали с тем же оглушительным «ура!»
по коридорам и лестницам и, дойдя до прихожей, вырвали из рук высокого внушительного гайдука соболью ротонду Императрицы и форменное пальто Государя с барашковым воротником и накинули их на царственные
плечи наших гостей.
Я остановился у окна. Над садом в дымчато-голубой дали блестели кресты городских церквей; солнце садилось, небо было синее, глубокое… Как там спокойно и тихо!.. И опять эта неприятная дрожь
побежала по спине. Я повел
плечами, засунул руки в карманы и снова начал ходить.
Аллея кончалась калиточкой. За нею
по косогору спускалась к реке узкая тропинка. Наташа неожиданно положила руки на
плечи Веры и вместе с нею быстро
побежала под гору.
Поезд уходил. Таня и Токарев высунулись из окна. Мужики сбегали с платформы. Сторож, размахнувшись, ударил одного из них кулаком
по шее. Мужик втянул голову в
плечи и
побежал быстрее. Изогнувшийся дугою поезд закрыл станцию.
— Ну, и слава Богу, — совсем уже нелепо, по-детски пробормотала я и, передернув
плечами,
побежала в спальню, желая спрятаться и остаться наедине с моим маленьким горем.
Поручик размахнулся шашкою и ударил солдата
по плечу. Солдат отшатнулся, молча втянул голову и
побежал вниз
по откосу. Худой и длинный артиллерийский капитан, с бледным лицом, с огромными глазами, сидел верхом неподвижно. Он понял, — теперь уж ничего не поделаешь.
«На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно — будто лебедушка;
Смотрит сладко — как голубушка;
Молвит слово — соловей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются.
Во семье родилась она купеческой,
Прозывается Алёной Дмитревной...
— И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким-то пятном на щеке, в одной рубашке, выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера
по плечу,
побежал с ним в сад. — Dépêchez vous, vous autres, — крикнул он своим товарищам, — commence à faire chaud.
Догнав быстрыми скачками даму, Кувырков завернул вбок свою голову и, взглянув через свое
плечо страстным взором в лицо перепуганной дамы, опять храпнул и залился громким конским ржаньем. Несчастная дама
бежать, а Кувырков за нею, и за ними
по улице раздавалось ги-го-го-го-го!