Неточные совпадения
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя на землю. «Это что? кто-то едет», подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока шагах от него, ему навстречу,
по той большой дороге-муравке,
по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые лошади жались от колей на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший на козлах, держал дышлом
по колее, так что колеса
бежали по гладкому.
Дарья Александровна
по совету Левина выехала до зари.
Дорога была хороша, коляска покойна, лошади
бежали весело, и на козлах, кроме кучера, сидел конторщик вместо лакея, посланный Левиным для безопасности. Дарья Александровна задремала и проснулась, только подъезжая уже к постоялому двору, где надо было переменять лошадей.
Попадались иногда
по дороге и такие, которые вооруженною рукою встречали гостей, но больше было таких, которые
бежали заранее.
Три дня спустя оба приятеля катили
по дороге в Никольское. День стоял светлый и не слишком жаркий, и ямские сытые лошадки дружно
бежали, слегка помахивая своими закрученными и заплетенными хвостами. Аркадий глядел на
дорогу и улыбался, сам не зная чему.
Часа в три пустились дальше.
Дорога шла теперь
по склону, и лошади
бежали веселее. Ущелье все расширялось, открывая горизонт и дальние места.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней
дорогой, а
по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже
бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел
по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Собака моя
бежала впереди и старательно осматривала кусты
по сторонам
дороги.
До дому еще было верст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро
бежала по пыльной
дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес.
Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется
по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади
бегут, навострив уши, впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ногу, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейниками в спутанной гриве.
Дорога к развалине вилась
по скату узкой лесистой долины; на дне ее
бежал ручей и шумно прядал через камни, как бы торопясь слиться с великой рекой, спокойно сиявшей за темной гранью круто рассеченных горных гребней.
Тройка катит селом, стучит
по мосту, ушла за пригорок, тут одна
дорога и есть — к нам. Пока мы
бежим навстречу, тройка у подъезда; Михаил Семенович, как лавина, уже скатился с нее, смеется, целуется и морит со смеха, в то время как Белинский, проклиная даль Покровского, устройство русских телег, русских
дорог, еще слезает, расправляя поясницу. А Кетчер уже бранит их...
— Встанут с утра, да только о том и думают, какую бы родному брату пакость устроить. Услышит один Захар, что брат с вечера
по хозяйству распоряжение сделал, — пойдет и отменит. А в это же время другой Захар под другого брата такую же штуку подводит. До того дошло, что теперь мужики, как завидят, что
по дороге идет Захар Захарыч — свой ли, не свой ли, — во все лопатки прочь
бегут!
От Троицы
дорога идет ровнее, а с последней станции даже очень порядочная. Снег уж настолько осел, что местами можно
по насту проехать. Лошадей перепрягают «гусем», и они
бегут веселее, словно понимают, что надолго избавились от московской суеты и многочасных дежурств у подъездов
по ночам. Переезжая кратчайшим путем через озеро, путники замечают, что оно уж начинает синеть.
Не дослушав дальнейших угроз, я опрометью
побежал в дом.
Дорогой мне казалось, что передо мной встало привидение и преследовало меня
по пятам.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу:
по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом
по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча,
бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Внизу
бежит дорога;
по ней никто не пройдет.
Потихоньку
побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло
по долине. «Туда тебе и
дорога! Теперь живее пойдет дело».
Ему чудилось, что все со всех сторон
бежало ловить его: деревья, обступивши темным лесом и как будто живые, кивая черными бородами и вытягивая длинные ветви, силились задушить его; звезды, казалось,
бежали впереди перед ним, указывая всем на грешника; сама
дорога, чудилось, мчалась
по следам его.
В прежние времена неслись мимо этих ворот
дорогие запряжки прожигателей жизни на скачки и на
бега — днем, а
по ночам — в загородные рестораны — гуляки на «ечкинских» и «ухарских» тройках, гремящих бубенцами и шуркунцами «голубчиках» на паре с отлетом или на «безживотных» сайках лихачей, одетых в безобразные
по толщине воланы
дорогого сукна, с шелковыми поясами, в угластых бархатных цветных шапках.
Оглянувшись, Анфим так и обомлел.
По дороге бежал Михей Зотыч, а за ним с ревом и гиком гналась толпа мужиков. Анфим видел, как Михей Зотыч сбросил на ходу шубу и прибавил шагу, но старость сказывалась, и он начал уставать. Вот уже совсем близко разъяренная, обезумевшая толпа. Анфим даже раскрыл глаза, когда из толпы вылетела пара лошадей Ермилыча, и какой-то мужик, стоя в кошевой на ногах, размахивая вожжами, налетел на Михея Зотыча.
Вскоре после Пасхи разнесся слух, что будто видели трех бродяг в «цивильном» платье, пробиравшихся берегом к Муравьевскому посту, но уже Лагиева и Никольского с ними не было;
по всей вероятности, бродяги подговорили молодого Лагиева и его товарища
бежать вместе и
дорогой убили их, чтобы воспользоваться их деньгами и платьем.
Лежа с вытянутой шеей, он поднимает от времени до времени свою черноватую головку и, видя, что проезжий спокойно удаляется, возвращается опять на
дорогу и
побежит по ней уже назад.
Весь воздух наполнялся их звонкими, заливными трелями: одни вились над лошадьми, другие опускались около
дороги на землю и
бежали с неимоверным проворством, третьи садились
по вехам.
Кто езжал
по таким
дорогам, тот, верно, поднимал стрепетов и даже видал, как они
бегут впереди лошадей.
Тогда она, не выпуская из левой лапы своей добычи, правой на
бегу стала хвататься за все, что попадалось
по дороге: за стебли зимующих растений, и сухую траву, и прочее.
Окся действительно бросилась
бежать, но только не
по дороге в Фотьянку, а в противоположную сторону, к Рублихе.
На фабрике Петр Елисеич пробыл вплоть до обеда, потому что все нужно было осмотреть и всем дать работу. Он вспомнил об еде, когда уже пробило два часа. Нюрочка, наверное, заждалась его… Выслушивая на ходу какое-то объяснение Ястребка, он большими шагами шел к выходу и на
дороге встретил дурачка Терешку, который без шапки и босой
бежал по двору.
Вот едет он путем-дорогою, со своими слугами верными,
по пескам сыпучиим,
по лесам дремучиим, и откуда ни возьмись налетели на него разбойники, бусурманские, турецкие да индейские нехристи поганые; и, увидя беду неминучую, бросает честной купец свои караваны богатые со прислугою своей верною и
бежит в темны леса.
Вот стороной
дороги бегут две потные косматые лошади в хомутах с захлестнутыми за шлеи постромками, и сзади, свесив длинные ноги в больших сапогах
по обеим сторонам лошади, у которой на холке висит дуга и изредка чуть слышно побрякивает колокольчиком, едет молодой парень, ямщик, и, сбив на одно ухо поярковую шляпу, тянет какую-то протяжную песню.
«Но, но! с богом!» Кузов кареты и бричка начинают подпрыгивать
по неровной
дороге, и березы большой аллеи одна за другой
бегут мимо нас.
Луна, поднимаясь вверх, действительно все светлей и светлей начала освещать окрестность. Стало видно прежде всего
дорогу, потом — лесок
по сторонам; потом уж можно было различать поля и даже какой хлеб на них рос. Лошади все веселей и веселей
бежали, кучер только посвистывал на них.
Поэтому скажу тебе кратко, а ты когда-нибудь и вспомнишь слова философа Тыбурция: если когда-нибудь придется тебе судить вот его, то вспомни, что еще в то время, когда вы оба были дураками и играли вместе, — что уже тогда ты шел
по дороге,
по которой ходят в штанах и с хорошим запасом провизии, а он
бежал по своей оборванцем-бесштанником и с пустым брюхом…
Надо сказать, что я несколько трушу Гриши, во-первых, потому, что я человек чрезвычайно мягкий, а во-вторых, потому, что сам Гриша такой бесподобный и бескорыстный господин, что нельзя относиться к нему иначе, как с полным уважением. Уже
дорогой я размышлял о том, как отзовется о моем поступке Гриша, и покушался даже
бежать от моего спутника, но не сделал этого единственно
по слабости моего характера.
Он быстро пустился
по пройденной
дороге, меняя для отдыха резвый
бег частым широким шагом.
Это был второй случай молниеносной холеры. Третий я видел в глухой степи, среди артели косцов, возвращавшихся с полевых работ на родину. Мы ехали
по жаре шагом. Впереди шли семеро косцов. Вдруг один из них упал, и все бросились вперед
по дороге бежать. Остался только один, который наклонился над упавшим, что-то делал около него, потом бросился догонять своих. Мы поскакали наперерез бежавшим и поймали последнего.
Они вышли. Петр Степанович бросился было в «заседание», чтоб унять хаос, но, вероятно, рассудив, что не стоит возиться, оставил всё и через две минуты уже летел
по дороге вслед за ушедшими. На
бегу ему припомнился переулок, которым можно было еще ближе пройти к дому Филиппова; увязая
по колена в грязи, он пустился
по переулку и в самом деле прибежал в ту самую минуту, когда Ставрогин и Кириллов проходили в ворота.
Она то
бежала по траве, то, когда лес спирал
дорогу, всползала на кусты и деревья.
Дороге, казалось, не будет конца. Лошади больше махали головами
по сторонам, чем
бежали вперед. Солнце сильно склонилось, но жар не унимался. Земля была точно недавно вытопленная печь. Колокольчик то начинал биться под дугой, как бешеный и потерявший всякое терпение, то лишь взвизгивал и шипел. На небе продолжалось молчаливое передвижение облаков,
по земле пробегали неуловимые тени.
Во время
дороги они мало разговаривали, и то заводил речи только Николай Афанасьевич. Стараясь развлечь и рассеять протопопа, сидевшего в молчании со сложенными на коленях руками в старых замшевых перчатках, он заговаривал и про то и про другое, но Туберозов молчал или отзывался самыми краткими словами. Карлик рассказывал, как скучал и плакал
по Туберозове его приход, как почтмейстерша, желая избить своего мужа, избила Препотенского, как учитель
бежал из города, гонимый Бизюкиной, — старик все отмалчивался.
Круглая площадка, на ней — небольшой садик, над головами прохожих вьется
по столбам
дорога,
по дороге пробежал поезд, изогнулся над самым заливом и
побежал дальше берегом, скрывшись за углом серого дома и кинувши на воду клуб черного дыма.
Порой казалось что вот-вот сейчас все это кончится, и откроется даль, с шоссейной
дорогой, которая
бежит по полям, с одним рядом телеграфных столбов, с одинокой почтовой тележкой и с морем спелых хлебов
по сторонам, до самого горизонта.
Было не жарко. Солнце склонялось.
Дорога, омоченная утренним дождем, не пылила. Тележка ровно катилась
по мелкому щебню, унося из города четырех седоков; сытая серая лошадка
бежала, словно не замечая их тяжести, и ленивый, безмолвный работник Игнатий управлял ее
бегом при помощи заметных лишь опытному взору движений вожжами.
А дождь усиливался, оживлённее застучал
по крышам, зашелестел ветвями деревьев,
по дороге ещё веселее
побежали ручьи, громче захлюпала грязь под ногами рабочих, быстро шагавших, неся лёгкий, длинный гроб. Горожане растаяли в дожде, около солдата остались только нищие да свои.
Не останавливаясь в нем, путешественники наши переехали
по мосту реку Большой Кинель, и луговою его стороною, ровною и покрытою густой травой,
по степной, колеистой, летней
дороге, не заезжая ни в одно, селенье,
побежали шибкой рысью, верст
по десяти в час.
Пугачев
бежал по Кокшайской
дороге на переменных лошадях, с тремястами яицких и илецких казаков, и наконец ударился в лес.
Многочисленные толпы двинулись тою же
дорогою,
по которой уже два раза
бежали.
В Саратове находился тогда Державин. Он отряжен был (как мы уже видели) в село Малыковку, дабы оттуда пресечь
дорогу Пугачеву в случае
побега его на Иргиз. Державин, известясь о сношениях Пугачева с киргиз-кайсаками, успел отрезать их от кочующих орд
по рекам Узеням и намеревался идти на освобождение Яицкого городка; но был предупрежден генералом Мансуровым. В конце июля прибыл он в Саратов, где чин гвардии поручика, резкий ум и пылкий характер доставили ему важное влияние на общее мнение.
Через две недели спустя от старшины Макарова
по всем станицам прислано было объявление, что оный Пугачев
бежал с
дороги, и не иначе ежели явится где, изловить; а как он
бежал, не знаю».
Мне казалось, судя
по направлению лая, что собака гонит влево от меня, и я торопливо
побежал через полянку, чтобы перехватить зверя. Но не успел я сделать и двадцати шагов, как огромный серый заяц выскочил из-за пня и, как будто бы не торопясь, заложив назад длинные уши, высокими, редкими прыжками перебежал через
дорогу и скрылся в молодняке. Следом за ним стремительно вылетел Рябчик. Увидев меня, он слабо махнул хвостом, торопливо куснул несколько раз зубами снег и опять погнал зайца.
На быстром движении тройки
по ровной
дороге горы, казалось,
бежали по горизонту, блестя на восходящем солнце своими розоватыми вершинами.