Неточные совпадения
Зеленеет лес,
Зеленеет луг,
Где низиночка —
Там и зеркало!
Хорошо, светло
В мире Божием,
Хорошо, легко,
Ясно на́ сердце.
По водам плыву
Белым лебедем,
По степям
бегуПерепелочкой.
Ямы, валежник;
бегут по оврагу
Вешние
воды, деревья шумят…
Ливень был непродолжительный, и, когда Вронский подъезжал на всей рыси коренного, вытягивавшего скакавших уже без вожжей
по грязи пристяжных, солнце опять выглянуло, и крыши дач, старые липы садов
по обеим сторонам главной улицы блестели мокрым блеском, и с ветвей весело капала, а с крыш
бежала вода.
И прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая
вода, холодная,
бежит по разноцветным камням и
по такому чистому с золотыми блестками песку…
Вот, некогда, на берегу морском,
При стаде он своём
В день ясный сидя
И видя,
Что на Море едва колышется
вода(Так Море присмирело),
И плавно с пристани
бегут по ней суда:
«Мой друг!» сказал: «опять ты денег захотело,
Но ежели моих — пустое дело!
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в
воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти
бегом бросились на берег
по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Когда обливаешься вечером, в темноте,
водой, прямо из океана, искры сыплются,
бегут, скользят
по телу и пропадают под ногами, на палубе.
Земля, пригретая солнечными лучами, стала оттаивать; онемевшая было
вода ожила и тонкими струйками стала сбегать
по скатам, и чем ниже, тем
бег ее становился стремительнее; это подбодрило всех.
На дворе была уже весна: снег быстро таял. Из белого он сделался грязным, точно его посыпали сажей. В сугробах в направлении солнечных лучей появились тонкие ледяные перегородки; днем они рушились, а за ночь опять замерзали.
По канавам
бежала вода. Она весело журчала и словно каждой сухой былинке торопилась сообщить радостную весть о том, что она проснулась и теперь позаботится оживить природу.
Действительно, сквозь разорвавшуюся завесу тумана совершенно явственно обозначилось движение облаков. Они быстро
бежали к северо-западу. Мы очень скоро вымокли до последней нитки. Теперь нам было все равно. Дождь не мог явиться помехой. Чтобы не обходить утесы, мы спустились в реку и пошли
по галечниковой отмели. Все были в бодром настроении духа; стрелки смеялись и толкали друг друга в
воду. Наконец в 3 часа дня мы прошли теснины. Опасные места остались позади.
Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы;
вода вдруг
по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то [«Дворцом» называется у нас место,
по которому
вода бежит на колесо.
Ущелье,
по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом
бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
С этой стороны Сихотэ-Алинь казался грозным и недоступным. Вследствие размывов, а может быть, от каких-либо других причин здесь образовались узкие и глубокие распадки, похожие на каньоны. Казалось, будто горы дали трещины и эти трещины разошлись.
По дну оврагов
бежали ручьи, но их не было видно; внизу, во мгле, слышно было только, как шумели каскады. Ниже
бег воды становился покойнее, и тогда в рокоте ее можно было уловить игривые нотки.
Спускаться
по таким оврагам очень тяжело. В особенности трудно пришлось лошадям. Если графически изобразить наш спуск с Сихотэ-Алиня, то он представился бы в виде мелкой извилистой линии
по направлению к востоку. Этот спуск продолжался 2 часа.
По дну лощины протекал ручей. Среди зарослей его почти не было видно. С веселым шумом
бежала вода вниз
по долине, словно радуясь тому, что наконец-то она вырвалась из-под земли на свободу. Ниже течение ручья становилось спокойнее.
Понемногу погода разгулялась: туман исчез,
по земле струйками
бежала вода, намокшие цветы подняли свои головки, в воздухе опять замелькали чешуекрылые.
— Божья воля сама
по себе, а надо и меры принимать. Под лежачий камень и
вода не
бежит. Вот как зерно-то сопреет, тогда и увидим, как ты о Божьей воле разговаривать будешь!
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу:
по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом
по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи,
вода, звучно журча,
бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь
воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
На острове, отделяемом от материка бурным морем, казалось, не трудно было создать большую морскую тюрьму
по плану: «кругом
вода, а в середке беда», и осуществить римскую ссылку на остров, где о
побеге можно было бы только мечтать.
Несмотря на то, что они не дики и не сторожки, много их не убьешь, потому что они не стоят на одном месте, а все рассыпаются врозь и
бегут, не останавливаясь, как ручьи
воды,
по всем направлениям.
Иногда ручей
бежит по открытому месту,
по песку и мелкой гальке, извиваясь
по ровному лугу или долочку. Он уже не так чист и прозрачен — ветер наносит пыль и всякий сор на его поверхность; не так и холоден — солнечные лучи прогревают сквозь его мелкую
воду. Но случается, что такой ручей поникает, то есть уходит в землю, и, пробежав полверсты или версту, иногда гораздо более, появляется снова на поверхность, и струя его, процеженная и охлажденная землей, катится опять, хотя и ненадолго, чистою и холодною.
Летают лысухи плохо и поднимаются только в крайности: завидя какую-нибудь опасность, они, покрикивая особенным образом, как будто стоная или хныкая, торопливо прячутся в камыш, иногда даже пускаются в
бег, не отделяясь от
воды и хлопая
по ней крыльями, как молодые утята; то же делают, когда хотят подняться с
воды, покуда не разлетятся и не примут обыкновенного положения летящей птицы.
Еще большую горячность показывает утка к своим утятам: если как-нибудь застанет ее человек плавающую с своею выводкой на открытой
воде, то утята с жалобным писком, как будто приподнявшись над
водою, — точно
бегут по ней, — бросаются стремглав к ближайшему камышу и проворно прячутся в нем, даже ныряют, если пространство велико, а матка, шлепая
по воде крыльями и оглашая воздух особенным, тревожным криком, начнет кружиться пред человеком, привлекая все его внимание на себя и отводя в противоположную сторону от детей.
Окошки чистые, не малые, в которых стоит жидкая тина или
вода, бросаются в глаза всякому, и никто не попадет в них; но есть прососы или окошки скрытные, так сказать потаенные, небольшие, наполненные зеленоватою, какою-то кисельною массою, засоренные сверху старою, сухою травою и прикрытые новыми, молодыми всходами и
побегами мелких, некорнистых трав; такие окошки очень опасны; нередко охотники попадают в них
по неосторожности и горячности,
побежав к пересевшей или подстреленной птице, что делается обыкновенно уже не глядя себе под ноги и не спуская глаз с того места, где села или упала птица.
Он быстро вскочил, оделся и
по росистым дорожкам сада
побежал к старой мельнице.
Вода журчала, как вчера, и так же шептались кусты черемухи, только вчера было темно, а теперь стояло яркое солнечное утро. И никогда еще он не «чувствовал» света так ясно. Казалось, вместе с душистою сыростью, с ощущением утренней свежести в него проникли эти смеющиеся лучи веселого дня, щекотавшие его нервы.
Он слышал, как
бегут потоки весенней
воды, точно вдогонку друг за другом, прыгая
по камням, прорезаясь в глубину размякшей земли; ветки буков шептались за окнами, сталкиваясь и звеня легкими ударами
по стеклам.
Волны подгоняли нашу утлую ладью, вздымали ее кверху и накреняли то на один, то на другой бок. Она то бросалась вперед, то грузно опускалась в промежутки между волнами и зарывалась носом в
воду. Чем сильнее дул ветер, тем быстрее
бежала наша лодка, но вместе с тем труднее становилось плавание. Грозные валы, украшенные белыми гребнями, вздымались
по сторонам. Они словно
бежали вперегонки, затем опрокидывались и превращались в шипящую пену.
Гуляет он и любуется; на деревьях висят плоды спелые, румяные, сами в рот так и просятся, индо, глядя на них, слюнки текут; цветы цветут распрекрасные, мохровые, пахучие, всякими красками расписанные; птицы летают невиданные: словно
по бархату зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны
воды бьют высокие, индо глядеть на их вышину — голова запрокидывается; и
бегут и шумят ключи родниковые
по колодам хрустальныим.
Одни морозы сковали поверхность реки, и сквозь прозрачный лед было видно, как
бежит вода, как она завертывается кругами и как скачут иногда
по ней белые пузыри [Редко бывает, чтоб большая река становилась без снега.
Великим моим удовольствием было смотреть, как
бегут по косогору мутные и шумные потоки весенней
воды мимо нашего высокого крыльца, а еще большим наслаждением, которое мне не часто дозволялось, — прочищать палочкой весенние ручейки.
Находя во мне живое сочувствие, они с увлеченьем предавались удовольствию рассказывать мне: как сначала обтают горы, как
побегут с них ручьи, как спустят пруд, разольется полая
вода, пойдет вверх
по полоям рыба, как начнут ловить ее вятелями и мордами; как прилетит летняя птица, запоют жаворонки, проснутся сурки и начнут свистать, сидя на задних лапках
по своим сурчинам; как зазеленеют луга, оденется лес, кусты и зальются, защелкают в них соловьи…
Или вот возвращаешься ночью домой из присутствия речным берегом, а на той стороне туманы стелются, огоньки горят, паром
по реке
бежит, сонная рыба в
воде заполощется, и все так звонко и чутко отдается в воздухе, — ну и остановишься тут с бумагами на бережку и самому тебе куда-то шибко хочется.
— А что ж теперь делать. Конечно, надо итти. Пешком
по воде не
побежишь, а от этого немецкого чорта все-таки, может, хоть что-нибудь доберемся…
Круглая площадка, на ней — небольшой садик, над головами прохожих вьется
по столбам дорога,
по дороге пробежал поезд, изогнулся над самым заливом и
побежал дальше берегом, скрывшись за углом серого дома и кинувши на
воду клуб черного дыма.
Волны все
бежали и плескались, а на их верхушках, закругленных и зыбких, играли то белая пена, то переливы глубокого синего неба, то серебристые отблески месяца, то, наконец, красные огни фонарей, которые какой-то человек, сновавший
по воде в легкой лодке, зажигал зачем-то в разных местах, над морем…
Люба стала главною нитью, связывающею его с жизнью города: ей были известны все события, сплетни, намерения жителей, и о чём бы она ни говорила, речь её была подобна ручью чистой
воды в грязных потоках — он уже нашёл своё русло и
бежит тихонько, светлый
по грязи, мимо неё.
«Вот и март приспел, вчера был день Алексея, божьего человека, должна бы
вода с гор
бежать, а — морозно, хоть небо и ясно по-вешнему.
Все снасти были готовы и даже смазаны; на огромные водяные колеса через деревянные трубы кауза [Каузом называется деревянный ящик,
по которому
вода бежит и падает на колеса: около Москвы зовут его дворец (дверец), а в иных местах скрыни.
Побежали по деревенским улицам бурливые, коричневые, сверкающие ручейки, сердито пенясь вокруг встречных каменьев и быстро вертя щепки и гусиный пух; в огромных лужах
воды отразилось голубое небо с плывущими
по нему круглыми, точно крутящимися, белыми облаками; с крыш посыпались частые звонкие капли.
Несколько тронутый картиной, развернувшейся перед его глазами, Бельтов закурил сигару и сел у окна; на дворе была оттепель, — оттепель всегда похожа на весну;
вода капала с крыш,
по улицам
бежали ручьи талого снега.
Рыба, застигнутая внезапно обмелением водяных сообщений в ямах, или, по-московски, в бочагах, переходит иногда из одного в другой сухопутно, прыгая
по тому мокрому следу, где недавно
бежала вода.
Машинально Егорушка подставил рот под струйку, бежавшую из трубочки; во рту его стало холодно, и запахло болиголовом; пил он сначала с охотой, потом через силу и до тех пор, пока острый холод изо рта не
побежал по всему телу и пока
вода не полилась
по сорочке.
Но не бойтесь за нее, не бойтесь даже тогда, когда она сама говорит против себя: она может на время или покориться, по-видимому, или даже пойти на обман, как речка может скрыться под землею или удалиться от своего русла; но текучая
вода не остановится и не пойдет назад, а все-таки дойдет до своего конца, до того места, где может она слиться с другими
водами и вместе
бежать к
водам океана.
Рабочие зажгли фитили и
побежали к западне, тяжело хлопая
по воде. Мы все плотно прижались к стене, а один стал закрывать отверстие деревянной ставней. До нас доносился сухой треск горящих фитилей.
Так пели девы. Сев на бреге,
Мечтает русский о
побеге;
Но цепь невольника тяжка,
Быстра глубокая река…
Меж тем, померкнув, степь уснула,
Вершины скал омрачены.
По белым хижинам аула
Мелькает бледный свет луны;
Елени дремлют над
водами,
Умолкнул поздний крик орлов,
И глухо вторится горами
Далекий топот табунов.
Отброшенная скалой
вода пересекает реку наискось вплоть до противоположного берега, образуя целую гряду ревущих майданов; они далеко
бегут вниз
по реке, точно стадо белых овец.
Еще на водопое, подшутив над стариком, она
побежала вдоль
по воде, притворилась, что испугалась чего-то, храпнула и во все ноги понеслась в поле, так что Васька должен был скакать за ней и за другими, увязавшимися за ней.
Она пробежала
по жидкому мостику и минуту глядела в
воду, чтобы закружилась голова, потом вскрикнула и со смехом
побежала на ту сторону к сушильне, и ей казалось, что все мужчины и даже Кербалай любовались ею.
Справа
по обрыву стоял лес, слева блестело утреннее красивое море, а ветер дул на счастье в затылок. Я был рад, что иду берегом. На гравии
бежали, шумя, полосы зеленой
воды, отливаясь затем назад шепчущей о тишине пеной. Обогнув мыс, мы увидели вдали, на изгибе лиловых холмов берега, синюю крышу с узким дымком флага, и только тут я вспомнил, что Эстамп ждет известий. То же самое, должно быть, думал Дюрок, так как сказал...
Это известие заставило воеводу задуматься. Дал он маху — девка обошла, а теперь Арефа будет ходить
по городу да бахвалиться. Нет, нехорошо. Когда пришло время спуститься вниз, для допроса с пристрастием, воевода только махнул рукой и уехал домой. Он вспомнил нехороший сон, который видел ночью. Будто сидит он на берегу, а
вода так и подступает; он
бежать, а
вода за ним. Вышибло из памяти этот сон, а то не видать бы Арефе свободы, как своих ушей.
— Вижу я, господа, что за причина? Как ахнет этта малец с мосту… Ну!.. Я сейчас
бегом по течению вниз, потому знаю — попал он в самое стремя, пронесет его под мостом, ну, а там… поминай, как звали! Смотрю: шапка така́ мохнатенькая плывет, ан это — его голова. Ну, я сейчас живым манером в
воду, сгреб его… Ну, а тут уже не мудрость!