Неточные совпадения
По комнате он уже почти
бегал, все быстрей и быстрей передвигая свои жирные ножки, все смотря в землю, засунув правую руку за спину, а левою беспрерывно помахивая и выделывая разные жесты, каждый раз удивительно не подходившие к его словам.
Василий Иванович вытащил из кармана новый желтый фуляр, который успел захватить,
бегая в Аркадиеву
комнату, и продолжал, помахивая им
по воздуху...
А Лютов неестественно, всем телом, зашевелился, точно под платьем его,
по спине и плечам, мыши
пробежали. Самгину эта сценка показалась противной, и в нем снова, но еще сильнее вспыхнула злость на Алину, растеклась на всех в этой тесной, неряшливой, скудно освещенной двумя огоньками свеч,
комнате.
Мелкими шагами
бегая по паркету, он наполнил пустоватую
комнату стуком каблуков, шарканием подошв, шипением и храпом, — Самгину шум этот напомнил противный шум кухни: отбивают мясо, на плите что-то булькает, шипит, жарится, взвизгивает в огне сырое полено.
Илья Ильич позавтракал, прослушал, как Маша читает по-французски, посидел в
комнате у Агафьи Матвеевны, смотрел, как она починивала Ванечкину курточку, переворачивая ее раз десять то на ту, то на другую сторону, и в то же время беспрестанно
бегала в кухню посмотреть, как жарится баранина к обеду, не пора ли заваривать уху.
Он походит, походит
по комнате, потом ляжет и смотрит в потолок; возьмет книгу с этажерки,
пробежит несколько строк глазами, зевнет и начнет барабанить пальцами
по столу.
Но наедине и порознь, смотришь, то та, то другая стоят, дружески обнявшись с ним, где-нибудь в уголке, и вечерком, особенно
по зимам, кому была охота, мог видеть, как
бегали женские тени через двор и как затворялась и отворялась дверь его маленького чуланчика, рядом с
комнатами кучеров.
В темноте рисовались ей какие-то пятна, чернее самой темноты.
Пробегали, волнуясь, какие-то тени
по слабому свету окон. Но она не пугалась; нервы были убиты, и она не замерла бы от ужаса, если б из угла встало перед ней привидение, или вкрался бы вор, или убийца в
комнату, не смутилась бы, если б ей сказали, что она не встанет более.
Когда Марья Алексевна опомнилась у ворот Пажеского корпуса, постигла, что дочь действительно исчезла, вышла замуж и ушла от нее, этот факт явился ее сознанию в форме следующего мысленного восклицания: «обокрала!» И всю дорогу она продолжала восклицать мысленно, а иногда и вслух: «обокрала!» Поэтому, задержавшись лишь на несколько минут сообщением скорби своей Феде и Матрене
по человеческой слабости, — всякий человек увлекается выражением чувств до того, что забывает в порыве души житейские интересы минуты, — Марья Алексевна
пробежала в
комнату Верочки, бросилась в ящики туалета, в гардероб, окинула все торопливым взглядом, — нет, кажется, все цело! — и потом принялась поверять это успокоительное впечатление подробным пересмотром.
Какие светлые, безмятежные дни проводили мы в маленькой квартире в три
комнаты у Золотых ворот и в огромном доме княгини!.. В нем была большая зала, едва меблированная, иногда нас брало такое ребячество, что мы
бегали по ней, прыгали
по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, прибитых к стене, и, осветив залу a giorno, [ярко, как днем (ит.).] читали стихи. Матвей и горничная, молодая гречанка, участвовали во всем и дурачились не меньше нас. Порядок «не торжествовал» в нашем доме.
С утра до вечера они сидели одни в своем заключении. У Ольги Порфирьевны хоть занятие было. Она умела вышивать шелками и делала из разноцветной фольги нечто вроде окладов к образам. Но Марья Порфирьевна ничего не умела и занималась только тем, что
бегала взад и вперед
по длинной
комнате, производя искусственный ветер и намеренно мешая сестре работать.
Остальное пришло как награда за доброе дело, и случилось естественно и просто: мальчик сначала
бегал по всем
комнатам; им, вероятно, забавлялись и ласкали; потом, естественным образом, местом его постоянного пребывания стала кухня, где его, походя, толкали и кормили.
Вот сочини-ка стихи на бракосочетание, чем даром-то
по комнате бегать.
Он все
бегал и
бегал по своей
комнате, оправдывая сделанное на его счет сравнение с полевым волком, содержащимся в тесной клетке.
Но зато, когда визг, стоны, суетливая беготня прислуги выводили его из терпения, он, громко хлопнув дверью, уходил в свою
комнату и порывисто
бегал по ней из угла в угол.
Мы по-прежнему заняли кабинет и детскую, то есть бывшую спальню, но уже не были стеснены постоянным сиденьем в своих
комнатах и стали иногда ходить и
бегать везде; вероятно, отсутствие гостей было этому причиной, но впоследствии и при гостях продолжалось то же.
Потом помню, что уже никто не являлся на мой крик и призывы, что мать, прижав меня к груди, напевая одни и те же слова успокоительной песни,
бегала со мной
по комнате до тех пор, пока я засыпал.
Ух, какое большое стекло, а за стеклом
комната, а в
комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а
по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я
бегать на уроки с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной
комнате, брался переписывать
по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
Любовь Сергеевна восхищалась тоже, спрашивала, между прочим: «Чем эта береза держится? долго ли она простоит?» — и беспрестанно поглядывала на свою Сюзетку, которая, махая пушистым хвостом, взад и вперед
бегала на своих кривых ножках
по мостику с таким хлопотливым выражением, как будто ей в первый раз в жизни довелось быть не в
комнате.
Пробежав спальню и узкий шинельный коридорчик, Александров с разбега ворвался в дежурную
комнату; она же была и учительской. Там сидели двое: дежурный поручик Михин, он же отделенный начальник Александрова, и пришедший на вечернюю репетицию для учеников, слабых
по тригонометрии и
по приложению алгебры, штатский учитель Отте, маленький, веселый человек, с корпусом Геркулеса и с жалкими ножками карлика.
Я попросил его выпить воды; я еще не видал его в таком виде. Всё время, пока говорил, он
бегал из угла в угол
по комнате, но вдруг остановился предо мной в какой-то необычайной позе.
Но последнее время записка эта исчезла
по той причине, что вышесказанные три
комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна,
по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду
пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
И в то самое время, когда ее отец собирал у себя несколько сомнительное «блестящее» общество, — девушка забивалась со старой няней в дальние
комнаты и под жужжание речей и тостов, доносившихся сквозь стены, слушала старые седые предания о тех годах, когда мать ее
бегала по аллеям старого барского дома, окруженная, как сказочная царевна, заботами нянек и мамок…
Рассуждая таким образом, мы дошли до террасы. На дворе было уже почти совсем темно. Дядя действительно был один, в той же
комнате, где произошло мое побоище с Фомой Фомичом, и ходил
по ней большими шагами. На столах горели свечи. Увидя меня, он бросился ко мне и крепко сжал мои руки. Он был бледен и тяжело переводил дух; руки его тряслись, и нервическая дрожь
пробегала временем
по всему его телу.
— Из-за чего же он со мной эту комедию играл? — спрашивала она себя,
бегая в отчаянье
по комнатам и вымещая на Бламанже свою досаду.
Вспоминала об этом Надежда Петровна в теперешнем своем уединении, вспоминала, как после этого она приехала домой, без всякой причины
бегала и кружилась
по комнатам, как Бламанже ползал
по полу и целовал ее руки; вспоминала… и сердце ее вотще зажигалось, и
по щекам текли горькие-горькие слезы…
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он
бегал с ребенком
по комнате, потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием к Степану Михайлычу, написал письмо к старикам и к сестре Аксинье Степановне, прося ее приехать как можно скорее крестить его сына.
Порою Бог весть откуда врывался этот страшный гость и в мою
комнату,
пробегал внезапным холодом у меня
по спине и колебал пламя лампы, тускло светившей под зеленым бумажным, обгоревшим сверху абажуром.
Много раз, когда они четверо сидели в
комнате, Бельтову случалось говорить внутреннейшие убеждения свои; он их,
по привычке утаивать,
по склонности, почти всегда приправлял иронией или бросал их вскользь; его слушатели
по большей части не отзывались, но когда он бросал тоскливый взгляд на Круциферскую, легкая улыбка
пробегала у него
по лицу — он видел, что понят; они незаметно становились — досадно сравнить, а нечего делать — в то положение, в котором находились некогда Любонька и Дмитрий Яковлевич в семье Негрова, где прежде, нежели они друг другу успели сказать два слова, понимали, что понимают друг друга.
Саша
бегала по всем
комнатам и звала, но во всем доме не было никого из прислуги, и только в столовой на сундуке спала Лида в одеже и без подушки. Саша, как была, без калош выбежала на двор, потом на улицу. За воротами на лавочке сидела няня и смотрела на катанье. С реки, где был каток, доносились звуки военной музыки.
Ее посещали подруги — шумные девочки в разноцветных платьях, они славно
бегали по большим, немножко холодным и угрюмым
комнатам, — картины, статуи, цветы и позолота — всё становилось теплее при них.
Она то и дело появлялась в
комнате. Ее лицо сияло счастьем, и глаза с восторгом осматривали черную фигуру Тараса, одетого в такой особенный, толстый сюртук с карманами на боках и с большими пуговицами. Она ходила на цыпочках и как-то все вытягивала шею
по направлению к брату. Фома вопросительно поглядывал на нее, но она его не замечала,
пробегая мимо двери с тарелками и бутылками в руках.
На другой день,
по приезде в Ниццу, Долинский оставил Дашу в гостинице, а сам до изнеможения
бегал, отыскивая квартиру. Задача была немалая. Даша хотела жить как можно дальше от людных улиц и как можно ближе к морю. Она хотела иметь
комнату в нижнем этаже, с окнами в сад, невысоко и недорого.
И Марья Александровна ломала свои руки от бешенства,
бегая взад и вперед
по комнате.
Берта и Ида ходили в немецкую школу и утешали мать прекрасными успехами; любимица покойника, Маньхен, его крохотная «горсточка», как называл он этого ребенка,
бегала и шумела, то с сафьянным мячиком, то с деревянным обручем, который гоняла
по всем
комнатам и магазину.
Его все любили, Никита ухаживал за ним, расчёсывая комья густой, свалявшейся шерсти, водил его купать в реку, и медведь так полюбил его, что, когда Никита уходил куда-либо, зверь, подняв морду, тревожно нюхал воздух, фыркая,
бегал по двору, ломился в контору,
комнату своего пестуна, неоднократно выдавливал стёкла в окне, выламывал раму.
Итак, почти решившись на что-то, господин Голядкин, войдя в свою квартиру, нимало не медля схватился за трубку и, насасывая ее из всех сил, раскидывая клочья дыма направо и налево, начал в чрезвычайном волнении
бегать взад и вперед
по комнате.
Однажды, когда, расхохотавшись подобным образом
по поводу вновь воспроизведенной мною на доске черноморки, он хватился оставленной им в своей
комнате фарфоровой трубки, за которою ему через весь школьный двор не хотелось идти, я Сказал: «Пожалуйте мне ваш ключ; я в одну минуту
сбегаю и набью вам трубку».
— Спасать! — продолжал я, вскочив со стула и
бегая перед ней взад и вперед
по комнате.
Через четверть часа я
бегал взад и вперед в бешеном нетерпении
по комнате, поминутно подходил к ширмам и в щелочку поглядывал на Лизу.
Мне это пришло в голову сделать, когда я
бегал взад и вперед
по комнате, а она сидела за ширмами.
Грязь
по дорогам стояла невылазная; холод проникал в
комнаты, под платье, в самые кости; невольная дрожь
пробегала по телу — и уж как становилось дурно на душе!
Мухоедов вернулся очень поздно из завода; он был бледен, расстроен и страшно ругался,
бегая по своей
комнате из угла в угол.
Иногда и целые ночи, особенно месячные, я просиживала до утра у окна своей
комнаты, иногда в одной кофточке, потихоньку от Кати, выходила в сад и
по росе
бегала до пруда, и один раз вышла даже в поле и одна ночью обошла весь сад кругом.
Приходил маленький, рыженький, с длинным носом и с еврейским акцентом, потом высокий, сутулый, лохматый, похожий на протодьякона; потом молодой, очень полный, с красным лицом и в очках. Это врачи приходили дежурить около своего товарища. Коростелев, отдежурив свое время, не уходил домой, а оставался и, как тень, бродил
по всем
комнатам. Горничная подавала дежурившим докторам чай и часто
бегала в аптеку, и некому было убрать
комнат. Было тихо и уныло.
И здесь, в этой грязненькой
комнате, пред лицом трех хозяев и пьяной бабы, бессмысленно вытаращившей на меня мертвые глаза, я тоже увлекся, забыв обо всем, что оскорбительно окружало меня. Я видел, что две рожи обидно ухмыляются, а мой хозяин, сложив губы трубочкой, тихонько посвистывает и зеленый глаз его
бегает по лицу моему с каким-то особенным, острым вниманием; слышал, как Донов сипло и устало сказал...
Наконец на Ат-Даване все смолкло. Только
по временам снаружи трещал мороз да в потемневших
комнатах,
по которым
пробегали теперь только трепетные красноватые отблески пламени, слышались глухие шаги и шлепанье валенок, а порой тихо звенела рюмка и булькала наливаемая жидкость. Г-н Кругликов, которому расшевелившиеся воспоминания, по-видимому, не давали заснуть, как-то тоскливо совался
по станции, вздыхал, молился или ворчал что-то про себя.
Он
бегал из
комнаты в
комнату, бранился с женою, делал отеческие исправления дворецкому, грозился на всю жизнь сделать уродом и несчастным повара (для ободрения), звал человек двадцать гостей,
бегал с курильницей
по комнатам, встречал в сенях генерала, целовал его в шов, идущий под руку.
Митя вскочил,
побегал по всем
комнатам и опять сел.