Неточные совпадения
—
Бабушка, Вера приехала! —
крикнул он, проходя мимо бабушкиного кабинета и постучав в дверь.
— Ах! — почти в ужасе
закричала Марфенька, — как это вы смеете так называть
бабушку!
—
Бабушки нет у вас больше… — твердила она рассеянно, стоя там, где встала с кресла, и глядя вниз. Поди, поди! — почти гневно
крикнула она, видя, что он медлит, — не ходи ко мне… не пускай никого, распоряжайся всем… А меня оставьте все… все!
— Каково отделала! А вот я
бабушке скажу! —
закричал он, грозя ей вслед, потом сам засмеялся и пошел к себе.
— Я сначала попробовал полететь по комнате, — продолжал он, — отлично! Вы все сидите в зале, на стульях, а я, как муха, под потолок залетел. Вы на меня
кричать, пуще всех
бабушка. Она даже велела Якову ткнуть меня половой щеткой, но я пробил головой окно, вылетел и взвился над рощей… Какая прелесть, какое новое, чудесное ощущение! Сердце бьется, кровь замирает, глаза видят далеко. Я то поднимусь, то опущусь — и, когда однажды поднялся очень высоко, вдруг вижу, из-за куста, в меня целится из ружья Марк…
—
Бабушка! —
закричала она и спрятала голову у ней на груди, почти в обмороке.
— Ты, сударыня, что, —
крикнула бабушка сердито, — молода шутить над
бабушкой! Я тебя и за ухо, да в лапти: нужды нет, что большая! Он от рук отбился, вышел из повиновения: с Маркушкой связался — последнее дело! Я на него рукой махнула, а ты еще погоди, я тебя уйму! А ты, Борис Павлыч, женись, не женись — мне все равно, только отстань и вздору не мели. Я вот Тита Никоныча принимать не велю…
— Яков, вели Кузьме проводить домой Акима Акимыча! — приказывала
бабушка. — И проводи его сам, чтоб он не ушибся! Ну, прощай, Бог с тобой: не
кричи, ступай, девочек разбудишь!
— Как обрадовался, как бросился! Нашел человека! Деньги-то не забудь взять с него назад! Да не хочет ли он трескать? я бы прислала… —
крикнула ему вслед
бабушка.
— Молчите вы с своим моционом! — добродушно
крикнула на него Татьяна Марковна. — Я ждала его две недели, от окна не отходила, сколько обедов пропадало! Сегодня наготовили, вдруг приехал и пропал! На что похоже? И что скажут люди: обедал у чужих — лапшу да кашу: как будто
бабушке нечем накормить.
— А-ай! —
закричала старушонка, но Мити и след простыл; он побежал что было силы в дом Морозовой. Это именно было то время, когда Грушенька укатила в Мокрое, прошло не более четверти часа после ее отъезда. Феня сидела со своею
бабушкой, кухаркой Матреной, в кухне, когда вдруг вбежал «капитан». Увидав его, Феня
закричала благим матом.
Я вскочил на печь, забился в угол, а в доме снова началась суетня, как на пожаре; волною бился в потолок и стены размеренный, всё более громкий, надсадный вой. Ошалело бегали дед и дядя,
кричала бабушка, выгоняя их куда-то; Григорий грохотал дровами, набивая их в печь, наливал воду в чугуны и ходил по кухне, качая головою, точно астраханский верблюд.
После святок мать отвела меня и Сашу, сына дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию
бабушки, дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя сказать учителю: «Ты, брат, не
кричи, я тебя не боюсь…»
Не помню, как относился дед к этим забавам сыновей, но
бабушка грозила им кулаком и
кричала...
Оттолкнув меня,
бабушка бросилась к двери,
закричала...
Я бегу на чердак и оттуда через слуховое окно смотрю во тьму сада и двора, стараясь не упускать из глаз
бабушку, боюсь, что ее убьют, и
кричу, зову. Она не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.
Осторожно вынув раму, дед понес ее вон,
бабушка распахнула окно — в саду
кричал скворец, чирикали воробьи; пьяный запах оттаявшей земли налился в комнату, синеватые изразцы печи сконфуженно побелели, смотреть на них стало холодно. Я слез на пол с постели.
А когда
бабушка зажгла свечу, он взял подсвечник в руки и, держа его пред собою, как солдат ружье,
закричал в окно насмешливо и громко...
Было жутко, холодно. Я залез под стол и спрятался там. Потом в кухню тяжко ввалился дед в енотовой шубе,
бабушка в салопе с хвостами на воротнике, дядя Михаил, дети и много чужих людей. Сбросив шубу на пол, дед
закричал...
Но я испугался, побежал за нею и стал швырять в мещан голышами, камнями, а она храбро тыкала мещан коромыслом, колотила их по плечам, по башкам. Вступились и еще какие-то люди, мещане убежали,
бабушка стала мыть избитого; лицо у него было растоптано, я и сейчас с отвращением вижу, как он прижимал грязным пальцем оторванную ноздрю, и выл, и кашлял, а из-под пальца брызгала кровь в лицо
бабушке, на грудь ей; она тоже
кричала, тряслась вся.
Кабатчица и дворник посмеялись над этими словами, но
бабушка гневно
закричала на них...
— Поди прочь, не верти хвостом! —
крикнула бабушка, притопнув ногою. — Знаешь, что не люблю я тебя в этот день.
Бабушка бросилась к нему, высунула руку на двор и, махая ею,
закричала...
Помню детскую радость
бабушки при виде Нижнего. Дергая за руку, она толкала меня к борту и
кричала...
Слова были знакомы, но славянские знаки не отвечали им: «земля» походила на червяка, «глаголь» — на сутулого Григория, «я» — на
бабушку со мною, а в дедушке было что-то общее со всеми буквами азбуки. Он долго гонял меня по алфавиту, спрашивая и в ряд и вразбивку; он заразил меня своей горячей яростью, я тоже вспотел и
кричал во всё горло. Это смешило его; хватаясь за грудь, кашляя, он мял книгу и хрипел...
— Да что ты! —
крикнула бабушка, вскинувшись с пола, и оба, тяжко топая, бросились в темноту большой парадной комнаты.
Мне страшно; они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и
кричат, а он неподвижен и точно смеется. Это длилось долго — возня на полу; не однажды мать вставала на ноги и снова падала;
бабушка выкатывалась из комнаты, как большой черный мягкий шар; потом вдруг во тьме
закричал ребенок.
Он ударил ее колом по руке; было видно, как, скользнув мимо окна, на руку ей упало что-то широкое, а вслед за этим и сама
бабушка осела, опрокинулась на спину, успев еще
крикнуть...
Часто, отправляясь на Сенную площадь за водой,
бабушка брала меня с собою, и однажды мы увидели, как пятеро мещан бьют мужика, — свалили его на землю и рвут, точно собаки собаку.
Бабушка сбросила ведра с коромысла и, размахивая им, пошла на мещан,
крикнув мне...
Иногда меня трогает за сердце эта слепая, всё примиряющая доброта, а иногда очень хочется, чтобы
бабушка сказала какое-то сильное слово, что-то
крикнула.
Бабушка кинулась ко мне и схватила меня на руки,
закричав...
Я видел также, что дед готовит что-то, пугающее
бабушку и мать. Он часто запирался в комнате матери и ныл, взвизгивал там, как неприятная мне деревянная дудка кривобокого пастуха Никанора. Во время одной из таких бесед мать
крикнула на весь дом...
— Что ты сделал? —
крикнул он наконец и за ногу дернул меня к себе; я перевернулся в воздухе,
бабушка подхватила меня на руки, а дед колотил кулаком ее, меня и визжал...
— А мы его найдем, самородок-то, —
кричал Мыльников, — да к Ястребову… Ха-ха!.. Ловко… Комар носу не подточит. Так я говорю, Петр Васильич? Родимый мой… Ведь мы-то с тобой еще в свойстве состоим по
бабушкам.
— Папа, папа идет! —
закричала Нюрочка, заслышав знакомые шаги в темных сенях, и спрыгнула с коленей
бабушки.
Дедушка с
бабушкой стояли на крыльце, а тетушка шла к нам навстречу; она стала уговаривать и ласкать меня, но я ничего не слушал,
кричал, плакал и старался вырваться из крепких рук Евсеича.
— Кажется, было что-то, да не разобрал… Очень уж,
бабушка, плотно отец дверь захлопнул. Жужжит — и только. А потом дядя вдруг как
крикнет: «у-уй-дди!» Ну, я поскорей-поскорей, да и сюда!
Сестра
кричала вослед
бабушке...
Откуда-то сверху
кричит бабушка...
Зачем выгнал отец Зотушку? зачем он
кричал на
бабушку? зачем
бабушка так усердно откладывает поклоны перед своим иконостасом?
— Я
закричу… пустите… — шептала Феня, освобождаясь из давивших ее железных объятий. — Я сейчас все
бабушке Татьяне расскажу… все…
«
Бабушка, оставь меня!» —
кричала больная, открывая глаза: но перед ней вместо
бабушки стоял уже Гордей Евстратыч, весь золотой — с золотым лицом, с золотыми руками, с сверкавшими золотыми глазами.
Губернатору и графу Функендорфу угрожало то же самое: в зале пробило уже два часа, а они еще не жаловали. Обладавшие аппетитом гости напрасно похаживали около окон и посматривали на открытую дорогу, на которой должен был показаться экипаж, — однако его не было. Проходила уже и отсроченная четверть часа, и княгиня готовилась привстать и подать руку Рогожину, который имел привилегию водить
бабушку к столу, как вдруг кто-то
крикнул: «Едут!»
— Смотри-ка,
бабушка! —
закричал мальчик, — эко зарево!.. Словно как ономнясь горел наш овин — так и пышет!
—
Бабушка! —
закричал опять мальчик, приподнявшись до половины, — что это так рано нынче светает?
— Га! —
крикнул он, стараясь перекричать рев. — Почтеннейшая публика! Я сейчас только с вокзала! У меня издохла
бабушка и оставила мне наследство! В чемодане что-то очень тяжелое — очевидно, золото… Га-а! И вдруг здесь миллион! Сейчас мы откроем и посмотрим…
— «Севильского цирюльника»! —
закричала бабушка, — да это тот самый цирюльник, которого в старину давали?
Однокашник, сослуживец, а впоследствии и родственник мой Иван Петрович Борисов рассказывал, как, бывало, в Фатьянове приваженные ходить к
бабушке всею детскою толпою за лакомством, они иногда приходили к ней во флигель в неурочное время, повторяя настойчиво: «
Бабушка, дай варенья!» Никакие резоны с ее стороны не принимались, и толпа с возгласом: «
Бабушка, дай варенья!» все ближе и ближе подступала к старухе, и когда та, выведенная из терпенья,
кричала: «Ах вы мерзкие, пошли домой!» толпа ребятишек хватала ее за руки, за волосы, валила на пол и колотила, продолжая
кричать: «
Бабушка, дай варенья!»
— Еще! еще! еще! ставь еще! —
кричала бабушка. Я уже не противоречил и, пожимая плечами, поставил еще двенадцать фридрихсдоров. Колесо вертелось долго.
Бабушка просто дрожала, следя за колесом. «Да неужто она и в самом деле думает опять zero выиграть?» — подумал я, смотря на нее с удивлением. Решительное убеждение в выигрыше сияло на лице ее, — непременное ожидание, что вот-вот сейчас
крикнут: zero. Шарик вскочил в клетку.
Даже тогда, когда
бабушка, совсем все проигравшая, возвращалась вечером в восемь часов в отель, то и тут три или четыре полячка все еще не решались ее оставить и бежали около кресел по сторонам,
крича изо всех сил и уверяя скороговоркою, что
бабушка их в чем-то надула и должна им что-то отдать.