Неточные совпадения
— Да, это mauvais genre! [дурной
тон! (фр.)] Ведь при вас даже неловко сказать «мужик» или «
баба», да еще беременная… Ведь «хороший
тон» не велит человеку быть самим собой… Надо стереть с себя все свое и походить на всех!
Заметив, что Викентьев несколько покраснел от этого предостережения, как будто обиделся тем, что в нем предполагают недостаток такта, и что и мать его закусила немного нижнюю губу и стала слегка бить такт ботинкой, Татьяна Марковна перешла в дружеский
тон, потрепала «милого Николеньку» по плечу и прибавила, что сама знает, как напрасны эти слова, но что говорит их по привычке старой
бабы — читать мораль. После того она тихо, про себя вздохнула и уже ничего не говорила до отъезда гостей.
Другие
бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как
утонул, Господь знает.
— Что там такое происходит? — спросил он свойственным ему начальственным
тоном у старой
бабы, стоявшей у порога своей избы.
—
Утонул! ей-богу,
утонул! вот чтобы я не сошла с этого места, если не
утонул! — лепетала толстая ткачиха, стоя в куче диканьских
баб посереди улицы.
О фальшивых бумажках рассуждает
тоном специалиста; по его мнению, подделывать теперешние кредитки может даже
баба.
— И лучше бы не надо… — соглашалась Окся авторитетным
тоном настоящей бабы-хозяйки. — С молоком бы были, а то всухомятку надоело…
— Погоди, зять, устроимся, — утешал Яша покровительственным
тоном. — Дай срок, утвердимся… Только бы одинова дыхнуть. А на
баб ты не гляди: известно,
бабы. Они, брат, нашему брату в том роде, как лошади железные путы… Знаю по себе, Проня… А в лесу-то мы с тобой зажили бы припеваючи… Надоела, поди, фабрика-то?
Степан рассказывал про все свои убийства, нахмурив брови и устремив глаза в одну точку, самым простым, деловитым
тоном, стараясь вспомнить все подробности: «Вышел он, — рассказывал Степан про первое убийство, — босой, стал в дверях, я его, значит, долбанул раз, он и захрипел, я тогда сейчас взялся за
бабу» и т. д.
— Уто-онет, все едино
утонет, потому — поддевка на нем! В длинной одеже — обязательно
утонешь. Напримерно —
бабы, отчего они скорее мужика
тонут? От юбок.
Баба, как попала в воду, так сейчас и на дно, гирей-пудовкой… Глядите — вот и потонул, я зря не скажу…
Зима отошла, и белый снег по ней подернулся траурным флером; дороги совсем почернели; по пригоркам показались проталины, на которых качался иссохший прошлогодний полынь, а в лощинах появились зажоры, в которых по самое брюхо
тонули крестьянские лошади;
бабы городили под окнами из ракитовых колышков козлы, натягивали на них суровые нитки и собирались расстилать небеленые холсты; мужики пробовали раскидывать по конопляникам навоз, брошенный осенью в кучах.
— Эй,
бабы! Вытащите, а то
утону…
Для объяснения грубого
тона, который имел с Татьяной Ивановной Ферапонт Григорьич — человек вообще порядочный, я должен заметить, что он почтеннейшую хозяйку совершенно не отделял от хозяек на постоялых дворах и единственное находил между ними различие в том, что те русские
бабы и ходят в сарафанах, а эта из немок и рядится в платье, но что все они ужасные плутовки и подхалимки.
Я не мог разобрать, сочувствие слышалось в его
тоне, сожаление или равнодушное презрение к порченой
бабе. И сам он казался мне неопределенным и странным, хотя от его бесхитростного рассказа о полоске, распаханной днем, над которой всю ночь хлопочут темные фигуры дикарей, на меня повеяло чем-то былинным… «Что это за человек, — думал я невольно, — герой своеобразного эпоса, сознательно отстаивающий высшую культуру среди низшей, или автомат-пахарь, готовый при всех условиях приняться за свое нехитрое дело?»
— Кремень
баба! — говорил о ней торговец, причем в
тоне его слышалось благоволение к красивой смуглянке и уважение к хорошей хозяйке.
— Боренька, — сказал он заискивающим
тоном, — если моя бабенция начнет говорить тебе что-нибудь такое, то ты не обращай внимания и… и обойдись с ней, знаешь, этак, поприветливей. Она у меня невежественна и дерзка, но всё-таки хорошая
баба. У нее в груди бьется доброе, горячее сердце!
Доктор закурил папироску. Пока папироска дымила, он распекал
бабу и покачивал головой в такт песни, которую напевал мысленно, и всё думал о чем-то. Голый Пашка стоял перед ним, слушал и глядел на дым. Когда же папироса потухла, доктор встрепенулся и заговорил
тоном ниже...
— Что же что
баба, а охранить тебя и добро твое получше всякого кутейника сумею… да и не говори ты мне про него, не полюбился мне новый любимец твой, в глаза прямо не смотрит, все норовит вниз опустить… — раздраженным
тоном проговорила Настасья.
— И приказано вам сегодня вечером после сбитню беспременно прийти к Дарье Миколаевне… — продолжала уже строгим
тоном Даша, а затем, ударив по бедрам руками, добавила: — И какой же вы мужчина, что
бабы испугались… Приласкайте ее — вас, чай, не слиняет… Ей забава, а вам выгода… Эх, барин, молоды вы еще, зелены… Может потому нашей-то и нравитесь…