Неточные совпадения
Разломило спину,
А квашня не
ждет!
Баба Катерину
Вспомнила — ревет:
В дворне больше году
Дочка… нет родной!
Славно жить народу
На Руси святой!
Вернулись
бабы к вечеру,
Нет только свекра-батюшки,
Ждут ужинать его.
А может быть и то: поэта
Обыкновенный
ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел.
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых
баб и лекарей.
— Как скажете: покупать землю, выходить на отруба, али —
ждать? Ежели —
ждать, мироеды все расхватают. Тут — человек ходит, уговаривает: стряхивайте господ с земли, громите их! Я, говорит, анархист. Громить — просто. В Майдане у Черкасовых — усадьбу сожгли, скот перерезали, вообще — чисто! Пришла пехота, человек сорок резервного батальона, троих мужиков застрелили, четырнадцать выпороли,
баб тоже. Толку в этом — нет.
— Я солому вожу раненым.
Жду вот
бабу свою, она деньги получает… А они уже и не нужны, деньги… Плохо, ваше благородие. Жалобно стало жить…
— Замок, конечно, сорван, а — кто виноват? Кроме пастуха да каких-нибудь старичков, старух, которые на печках смерти
ждут, — весь мир виноват, от мала до велика. Всю деревню, с детями, с
бабами, ведь не загоните в тюрьму, господин? Вот в этом и фокус: бунтовать — бунтовали, а виноватых — нету! Ну, теперь идемте…
Оба молчали, не зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что. Татьяна Марковна обещала Вере, что Марк не будет «
ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков, с топорами, спустился с обрыва, и они разнесли беседку часа в два, унеся с собой бревна и доски на плечах. А
бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
Он
ждал, что она выбежит на крыльцо на его колокольчик, но на девичье крыльцо вышли две босые, подтыканные
бабы с ведрами, очевидно моющие полы.
Никитушка, ты мой Никитушка,
ждешь ты меня, голубчик,
ждешь! — начала было причитывать
баба, но старец уже обратился к одной старенькой старушонке, одетой не по-страннически, а по-городски.
Между сплетень
Такую речь сболтнула птица-баба, —
Что плавая в заливе Ленкоранском,
В Гилянских ли озерах, уж не помню,
У пьяного оборвыша факира
И солнышка горячий разговор
Услышала о том, что будто Солнце
Сбирается сгубить Снегурку; только
И
ждет того, чтоб заронить ей в сердце
Лучом своим огонь любви; тогда
Спасенья нет Снегурочке, Ярило
Сожжет ее, испепелит, растопит.
Улита стояла ни жива ни мертва. Она чуяла, что ее
ждет что-то зловещее. За две недели, прошедшие со времени смерти старого барина, она из дебелой и цветущей барской барыни превратилась в обрюзглую
бабу. Лицо осунулось, щеки впали, глаза потухли, руки и ноги тряслись. По-видимому, она не поняла приказания насчет самовара и не двигалась…
Яша сразу обессилел: он совсем забыл про существование Наташки и сынишки Пети. Куда он с ними денется, ежели родитель выгонит на улицу?.. Пока большие
бабы судили да рядили, Наташка не принимала в этом никакого участия. Она пестовала своего братишку смирненько где-нибудь в уголке, как и следует сироте, и все
ждала, когда вернется отец. Когда в передней избе поднялся крик, у ней тряслись руки и ноги.
На базаре стояли в своих жупанах и кожухах хохлы, у поповского порядка — туляки;
бабы пестрою волнующеюся кучей
ждали у церковной ограды.
Тит только качал головой. Татьяна теперь была в доме большухой и всем заправляла. Помаленьку и Тит привык к этому и даже слушался Татьяны, когда речь шла о хозяйстве. Прежней забитой
бабы точно не бывало. Со страхом
ждала Татьяна момента, когда Макар узнает, что Аграфена опять поселилась в Kepжацком конце. Когда Макар вернулся из лесу, она сама первая сказала ему это. Макар не пошевелился, а только сдвинул сердито брови.
Одним словом,
бабы приготовили глухой отпор замыслам грозного батюшки-свекра.
Ждали только Артема, чтобы объяснить все. Артем приехал с Мурмоса около Дмитриевой субботы, когда уже порошил снег. Макар тоже навернулся домой, — капканы на волков исправлял. Но бабьи замыслы пока остались в голове, потому что появился в горбатовском дому новый человек: кержак Мосей с Самосадки. Его зазвал Артем и устроил в передней избе.
— Пожалуйте, пожалуйте за мной, — трещала ему кривая грязная
баба, идя впереди его по темному вонючему коридорчику с неровным полом, заставленным ведрами, корытами, лоханками и всякой нечистью. — Они давно уж совсем собрамшись; давно
ждут вас.
Завечерело, пора было
бабам коров доить, а православные всё стояли и
ждали и вышедшего было малого побили и загнали опять в избу.
Он сказал, что
подождет, и сидел, разговаривая с
бабой.
Ижбурдин. А кто его знает! мы об таком деле разве думали? Мы вот видим только, что наше дело к концу приходит, а как оно там напредки выдет — все это в руце божией… Наше теперича дело об том только думать, как бы самим-то нам в мире прожить, беспечальну пробыть. (Встает.) Одначе, мы с вашим благородием тутотка забавляемся, а нас, чай, и
бабы давно поди
ждут… Прощенья просим.
— Стой,
подожди еще. Он
баба — но ведь тебе же лучше. Жалкая, впрочем,
баба; его совсем не стоило бы любить женщине. Но его стоит за беззащитность его любить, и ты люби его за беззащитность. Ты ведь меня понимаешь? Понимаешь?
— Не будем вспоминать о том, что произошло, — сказал со вздохом растроганный Михаил Аверьяныч, крепко пожимая ему руку. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Любавкин! — вдруг крикнул он так громко, что все почтальоны и посетители вздрогнули. — Подай стул. А ты
подожди! — крикнул он
бабе, которая сквозь решетку протягивала к нему заказное письмо. — Разве не видишь, что я занят? Не будем вспоминать старое, — продолжал он нежно, обращаясь к Андрею Ефимычу. — Садитесь, покорнейше прошу, мой дорогой.
— Ну, этот, по крайности, хошь толком сказал, долго думал, да хорошо молвил! — произнес отец, самодовольно поглаживая свою раскидистую бороду. — Ну,
бабы, что ж вы стоите? — заключил он, неожиданно поворачиваясь к снохам и хозяйке. — Думаете, станете так-то
ждать на берегу с утра да до вечера, так они скорее от эвтаго придут… Делов нет у вас, что ли?
— Того и
ждем с
бабой, что вот-вот раздавит кого-нибудь, — равнодушно сказал Чурис. — Намедни и то накатина с потолка мою
бабу убила!
Некоторые помещики, побогаче и покруче нравом, завели белозубых, черномазых, свирепо перетянутых черкесов, и там днем мужики кланялись, и
бабы, как добрые, носили землянику, а ночью все взывали к святому имени Сашки Жегулева и терпеливо
ждали огня.
«Нет, это невозможно так оставить», сказал он себе и,
подождав того, чтобы
бабы скрылись из виду, пошел в контору. Был самый обед, и он надеялся застать еще приказчика. Так и случилось. Приказчик только что проснулся. Он стоял в конторе, потягиваясь, зевал, глядя на скотника, что-то ему говорившего.
— И кого удивить вздумали? — говаривал он, чуть не фыркая от негодования, — право! Старичок, конечно, погорячился, поспешил, ну, и попал впросак; теперь, конечно, самолюбие его пострадало, беду теперь поправить нельзя.
Подождать бы денька два, и все бы как по маслу пошло; вы бы теперь не сидели на сухоедении, и я бы остался чем был! То-то и есть: длинен у
баб волос… а ум короток! Ну, да ладно; я свое возьму, и тот голубчик (он намекал на Мишеля) меня не забудет!
— Какова соколена! — начал он рассуждать вслух. — Тихая ведь, кажется, такая; поди ты, узнай
бабу. А молодец-то… ловкой малый! Рассказывать или нет?
Подожду пока! Кажется, его сиятельство тут того… Слабый старик по этой части.
— А вот нам, коли молвить правду, не больно тошно, что брата нету: кабы да при теперешнем житье, так с ним не наплакаться стать; что греха таить, пути в нем не было, мужик был плошный, неработящий, хмельным делом почал было напоследях-то заниматься; вестимо, какого уж тут
ждать добра, что уж это за человек, коли да у родного брата захребетником жил, — вот разве
бабу его так жаль: славная была
баба, смирная, работящая… ну да, видно, во всем бог… на то его есть воля… ох-хо-хо…
Глафира Фирсовна. Незаметно что-то. Сама прочь от родных, так и от нас ничего хорошего не
жди, особенно от меня. Женщина я не злая, а ноготок есть, удружить могу. Ну, вот и спасибо, только мне и нужно: все я от тебя вызнала. Что это, Михевна, как две
бабы сойдутся, так они наболтают столько, что в большую книгу не упишешь, и наговорят того, что, может быть, и не надо?
Курицына. Кто ее знает, врет Прокофьевна или нет. Верить-то ей нельзя, баба-то плут. А дорого б я дала, чтоб мне узнать доподлинно, она теперь у барина или нет. Нешто
подождать? А как она тут долго, так муж-то мне такую гонку задаст, что до новых веников не забудешь. Ну, счастлива ты, что мне некогда, а то подстерегла бы я тебя. (Идет. Навстречу ей Афоня.) Афоня, ты куда?
Вот и подумайте, какое ихнее понятие! Ну, однако, вижу, стоят кругом родовичи,
ждут, что ихней
бабе руський человек может от себя соответствовать. «Это, я говорю, вы вполне неправильно объясняете, потому как бог велел трудиться».
— Коли
бабы есть. Дело — твоё! Только, гляди,
бабы — подлые. Ехал я — думал про тебя: пора тебе жениться. Чего
ждать?
— Кабы мы знали до рожденья, что нас
ждёт, — молились бы слёзно: матушка богородица, не роди ты нас
бабами! Ведь какая она милая была, Дуня-то, какая весёлая да умная! Заели вы её, мужичишки, дьяволы! Ограбили, обобрали — вот с чего начала она пить да гулять! А всё из-за проклятой вашей войны! Погодите, черти неуёмные, когда
бабы возьмутся за ум — они вам покажут, как войны эти затевать!
Бабы да девки тоже хлопочут: гряды в огородах копают, семена на солнце размачивают, вокруг коровенок возятся и
ждут не дождутся Егорьева дня, когда на утренней заре святой вербушкой погонят в поле скотинушку, отощалую, истощенную от долгого зимнего холода-голода… Молодежь работает неустанно, а веселья не забывает. Звонкие песни разливаются по деревне. Парни, девки весну окликают...
Мужики и
бабы, парни и девки, подростки-ребятишки
ждут не дождутся конца службы и начала угощенья.
Матушка долго и напрасно
ждала их и сердилась. Обед весь перестоялся и был испорчен. Отец стыдился покинуть тетю и англичанку одних с больными мужиками и
бабами и тоже оставался в риге: он помогал им раскладывать больных и защищать их от сквозного ветра в импровизированном для них бараке.
Из-под сарая вылетела стая кур, которых посреди двора
поджидал голенастый красный петух, и вслед за тем оттуда же вышла бойкая рябая, востроносая
баба с ребенком под одною рукой и двумя курицами — под другою.
— Хорошо, хорошо, завтра съезжу, только повторяю, хорошего не
жди ничего. Не из дружбы к старику повадился туда Аракчей, он до
баб да девок — ох как падок, бьюсь об заклад, что девчонка защемила ему сердце, если только таковое у него есть…
Иной, бывало, всю ноченьку насквозь деньги просчитает, что собрал у христолюбцев и дателей доброхотных, другой с полпггофчиком до свету пробеседует; а двое сойдутся — того и
жди, что вместо душеспасительных словес про
баб да про девок речь поведут…