Трудно людям, не видавшим ничего подобного, — людям, выросшим в канцеляриях, казармах и передней, понять подобные явления — «флибустьер», сын моряка из Ниццы, матрос, повстанец… и этот царский прием! Что он сделал для
английского народа?.. И добрые люди ищут, ищут в голове объяснения, ищут тайную пружину. «В Англии удивительно, с каким плутовством умеет начальство устроивать демонстрации… Нас не проведешь — Wir, wissen, was wir wissen [Мы знаем, что знаем (нем.).] — мы сами Гнейста читали!»
Неточные совпадения
Только в пользу одной шерстяной материи, называемой «
английской кожей» и употребляемой простым
народом на платье, он сделал исключение, и то потому, что панталоны из нее стоили всего два шиллинга.
— Мне иногда бывает страшно и до того тяжело, что я боюсь потерять голову… слишком много хорошего. Я помню, когда изгнанником я возвращался из Америки в Ниццу — когда я опять увидал родительский дом, нашел свою семью, родных, знакомые места, знакомых людей — я был удручен счастьем… Вы знаете, — прибавил он, обращаясь ко мне, — что и что было потом, какой ряд бедствий. Прием
народа английского превзошел мои ожидания… Что же дальше? Что впереди?
Народ английский одурачен.
Оттого-то
народ английский,
народ избранный, идет ему на сретение, как к невесте ливанской…
Настоящей
английской аристократии, разумеется, и в голову не приходило изгонять Гарибальди; напротив, она хотела утянуть его в себя, закрыть его от
народа золотым облаком, как закрывалась волоокая Гера, забавляясь с Зевсом.
В приемной
Английского клуба теперь стоит узкая железная клетка. В ней везли Емельяна с Урала до Москвы и выставляли на площадях и базарах попутных городов «на позорище и устрашение» перед толпами
народа, еще так недавно шедшего за ним. В этой клетке привезли его и на Болотную площадь и 16 января 1775 года казнили.
— Знаете, я ужасно люблю в газетах читать про
английские парламенты, то есть не в том смысле, про что они там рассуждают (я, знаете, не политик), а в том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: «благородный виконт, сидящий напротив», «благородный граф, разделяющий мысль мою», «благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением», то есть все вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного
народа — вот что для нашего брата заманчиво!
— Гений нашего
народа, — начал он отвечать, — пока выразился только в необыкновенно здравом уме — и вследствие этого в сильной устойчивости; в нас нет ни французской галантерейности, ни глубокомыслия немецкого, ни предприимчивости
английской, но мы очень благоразумны и рассудительны: нас ничем нельзя очень порадовать, но зато ничем и не запугаешь.
В осажденном городе Севастополе, на бульваре, около павильона играла полковая музыка, и толпы военного
народа и женщин празднично двигались по дорожкам. Светлое весеннее солнце взошло с утра над
английскими работами, перешло на бастионы, потом на город, — на Николаевскую казарму и, одинаково радостно светя для всех, теперь спускалось к далекому синему морю, которое, мерно колыхаясь, светилось серебряным блеском.
И зачем, главное, я из-за того только, что ключи от иерусалимского храма будут у того, а не у этого архиерея, что в Болгарии будет князем тот, а не этот немец, и что тюленей будут ловить
английские, а не американские купцы, признаю врагами людей соседнего
народа, с которыми я жил до сих пор и желаю жить в любви и согласии, и найму солдат или сам пойду убивать и разорять их и сам подвергнусь их нападению?
— Я советую вам спросить об этом у сарагосских жителей, — отвечал француз, бросив гордый взгляд на Рославлева. — Впрочем, — продолжал он, — я не знаю, почему называют войною простую экзекуцию, посланную в Испанию для усмирения бунтовщиков, которых, к стыду всех просвещенных
народов,
английское правительство поддерживает единственно из своих торговых видов?
А полячишки, жиды и русские подкуплены хитрой
английской королевой, стараются эту нить порвать где можно, будто бы они — за
народ!
И, как только кончилась война, мы и принялись за дело: тысячи
народа хлынули за границу, внешняя торговля усилилась с понижением тарифа, иностранцы явились к нам строить железные дороги, от нас поехали молодые люди в иностранные университеты, в литературе явились целые периодические издания, посвященные переводам замечательнейших иностранных произведений, в университетах предполагаются курсы общей литературы,
английского и французского судопроизводства и пр.
В таком положении застал Овэн
английское общество, и не мудрено, что его идеи были приняты с восторгом даже такими людьми, от которых всего менее можно было ожидать каких-нибудь доброжелательных расположений к
народу.
В подстрочном примечании читатель найдет еще несколько образчиков антививисекционистской литературы; образчики эти взяты мною из новейших
английских летучих листков, тысячами распространяемых в
народе антививисекционистами [«Каковы практические результаты вивисекции? — спрашивает, напр., д-р Стефанс Смис.
— Ну, уж это и в самом деле черт знает что! — разводил он руками; — словно бы ты у них для самого себя на бедность выпрашиваешь! Эдакое
английское равнодушие! (майор полагал, что вообще англичане все очень равнодушны). Ведь общественный же интерес! Ведь свое же родное, русское дело!.. Тьфу ты, что за
народ нынче пошел!
В
Английской революции, как имеющей религиозную основу,
народ еще рассматривается в качестве суверена ex iure divino, во Французской же, как и во всех дальнейших революциях, речь идет о неразгаданной, но для всех явной реальности коллектива, воля которого священна, а потому и есть высший источник правообразования.
За всю зиму в Париже я продолжал заниматься усиленно и
английским языком, уже зная по опыту, что в Лондоне недостаточно порядочно знать язык, но надо приобресть и такой выговор, чтобы вас сразу понимали не только образованные люди, но и простой
народ.
БиконсфильдБенджамин Дизраэли (1804–1881) —
английский государственный деятель, премьер-министр Англии в 1868 и 1874–1880 гг., вдохновитель британской колонизаторской политики, активно выступавший против освободительного движения славянских
народов.
Вместо прежних, угодных Божеству, целей
народов: иудейского, греческого, римского, которые древним представлялись целями движения человечества, новая история поставила свои цели — благо французского, германского,
английского и, в самом своем высшем отвлечении, благо цивилизации всего человечества, под которым разумеются обыкновенно
народы, занимающие маленький северозападный уголок большого материка.