Неточные совпадения
Одни судили так:
Господь по небу шествует,
И
ангелы его
Метут метлою огненной
Перед стопами Божьими
В небесном поле путь...
Довольно демон ярости
Летал с
мечом карающим
Над русскою землей.
Довольно рабство тяжкое
Одни пути лукавые
Открытыми, влекущими
Держало на Руси!
Над Русью оживающей
Святая песня слышится,
То
ангел милосердия,
Незримо пролетающий
Над нею, души сильные
Зовет на честный путь.
— Жестокие, сатанинские слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и
мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там
ангелы Саваофу осанну поют.
— И не
смейте говорить мне такие слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот я нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще… Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится, глядя на этого
ангела… — Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью.
Она умоляет, она не отходит, и когда Бог указывает ей на пригвожденные руки и ноги ее сына и спрашивает: как я прощу его мучителей, — то она велит всем святым, всем мученикам, всем
ангелам и архангелам пасть вместе с нею и
молить о помиловании всех без разбора.
В комнате, в которой лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не
заметили, но за ширмами, у кровати его, подняли на полу большой, из толстой бумаги, канцелярских размеров конверт с надписью: «Гостинчик в три тысячи рублей
ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а внизу было приписано, вероятно уже потом, самим Федором Павловичем: «и цыпленочку».
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать:
ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не
смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти.
— Пожалуйте, пожалуйте, — говорил он, — тетенька еще давеча словно чуяли: «Вот,
мол, кабы братец Василий Порфирьич обо дне
ангела моего вспомнил!»
И тут надоумил меня ангел-хранитель Варварин, — добыла я нож да гужи-то у оглобель и подрезала, авось,
мол, лопнут дорогой!
— Да ведь мне-то обидно: лежал я здесь и о смертном часе сокрушался, а ты подошла — у меня все нутро точно перевернулось… Какой же я после этого человек есть, что душа у меня коромыслом? И весь-то грех в мир идет единственно через вас, баб, значит… Как оно зачалось, так, видно, и кончится. Адам начал, а антихрист кончит. Правильно я говорю?.. И с этакою-то нечистою душой должен я скоро предстать туда, где и
ангелы не
смеют взирати… Этакая нечисть, погань, скверность, — вот што я такое!
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею отца, плакала на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа,
ангелы божии радуются на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не
заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней,
ангелом чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не
смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
— Прощай, мой
ангел! — обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не
смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
— О боже мой! — вскрикнул он в восторге, — если б только был виноват, я бы не
смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите! — кричал он, обращаясь ко мне, — вот: она считает меня виноватым; все против меня, все видимости против меня! Я пять дней не езжу! Есть слухи, что я у невесты, — и что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: «Дай руку, и кончено!» Наташа, голубчик мой,
ангел мой,
ангел мой! Я не виноват, и ты знай это! Я не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив!
— Ты бы вот, дурачок, подумал, что завтра,
мол, день барынина
ангела; чем бы,
мол, мне ее, матушку, порадовать!
Сознаюсь: та же мысль была и у меня. Но я вспомнил, сколько раз он был настоящим моим ангелом-хранителем, сколько раз он спасал меня, и
смело подошел, протянул руку, сорвал листок.
Так и сделалось, и я пробыл на Кавказе более пятнадцати лет и никому не открывал ни настоящего своего имени, ни звания, а все назывался Петр Сердюков и только на Иванов день богу за себя
молил, через Предтечу-ангела.
Ночь я провел совершенно спокойно и видел веселые сны. Я будто бы пишу, а меня будто бы хвалят, находят, что я трезвенные слова говорю. Вообще я давно
заметил: воротишься домой, ляжешь в постельку, и начнет тебя укачивать и напевать:"Спи,
ангел мой, спи, бог с тобой!"
— Все равно! Наденька! этот
ангел! неужели вы не
заметили ее? Видеть однажды — и не
заметить!
— Знаю, знаю! Порядочный человек не сомневается в искренности клятвы, когда дает ее женщине, а потом изменит или охладеет, и сам не знает как. Это делается не с намерением, и тут никакой гнусности нет, некого винить: природа вечно любить не позволила. И верующие в вечную и неизменную любовь делают то же самое, что и неверующие, только не
замечают или не хотят сознаться; мы, дескать, выше этого, не люди, а
ангелы — глупость!
По одной из стен ее в алькове виднелась большая кровать под штофным пологом, собранным вверху в большое золотое кольцо, и кольцо это держал не амур, не гений какой-нибудь, а летящий
ангел с смертоносным
мечом в руке, как бы затем, чтобы почиющему на этом ложе каждоминутно напоминать о смерти.
Знакомые евреи говорили Матвею, что в это время
ангелы ходят вместе с Авраамом, а черти, как вороны, носятся над крышами, не
смея приблизиться к порогу!
«Подбородок у ней — будто просвира. И ямка на нём — детская, куда
ангелы детей во сне целуют. А зубы белые какие, — на что она их мелом-то?»
— Право, Семен Иваныч, я благодарен вам за участие; но все это совершенно лишнее, что вы говорите: вы хотите застращать меня, как ребенка. Я лучше расстанусь с жизнию, нежели откажусь от этого
ангела. Я не
смел надеяться на такое счастие; сам бог устроил это дело.
И хоть бы точно судья его встретил —
ангел с пламенным
мечом: легче было бы преступному сердцу… а то еще самому придется нож вонзать…
Вон Франция намеднись какой-то дрянной Тунисишко захватила, а сколько из этого разговоров вышло? А отчего? Оттого, голубушка, что не успели еще люди порядком наметиться, как кругом уж галденье пошло. Одни говорят: нужно взять! другие — не нужно брать! А кабы они чередом наметились да потихоньку дельце обделали: вот,
мол, вам в день
ангела… с нами бог! — у кого же бы повернулся язык супротивное слово сказать?!
— Неблагодарная, змея! — воскликнул Юрий, — говори, разве смертью плотят у вас за жизнь? разве на все мои ласки ты не знала другого ответа, как удар кинжала?.. боже, создатель! такая наружность и такая душа! о если все твои
ангелы похожи на нее, то какая разница между адом и раем?.. нет! Зара, нет! это не может быть… отвечай
смело: я обманулся, это сон! я болен, я безумец… говори: чего ты хочешь?
Клянуся сонмищем духов,
Судьбою братий мне подвластных,
Мечами ангелов бесстрастных,
Моих недремлющих врагов...
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый
ангел в блеске новом;
О! только выслушай,
молю, —
Я раб твой, — я тебя люблю!
Державная рука Ее бросила в урну сей недостойной Республики жребий уничтожения, и Суворов, подобно
Ангелу грозному, обнажил
меч истребления; пошел — и вождь мятежников спасается от смерти пленом; и Прага, крепкая их отчаянием, дымится в своих развалинах; и Варшава падает к стопам Екатерины.
Своей невестой дорогою
Я
смел уж
ангела назвать,
Невинным ласкам отвечать
И с райской девой забывать,
Что рая нет уж под луною.
Рассказчик кончил. Слушатели еще молчали, но, наконец, один из них откашлянулся и
заметил, что в истории этой все объяснимо, и сны Михайлицы, и видение, которое ей примерещилось впросонье, и падение
ангела, которого забеглая кошка или собака на пол столкнула, и смерть Левонтия, который болел еще ранее встречи с Памвою, объяснимы и все случайные совпадения слов говорящего какими-то загадками Памвы.
Она и приехала; такая-то расфуфыренная, что страх; широкими да долгими своими ометами так и
метет и все на те наши заменные образа в лорнетку смотрит и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, который же тут чудотворный
ангел?» Мы уже не знаем, как ее и отбить от такого разговора...
Я бы не пожалела себя, чтобы спасти жизнь и счастие этому несчастному молодому человеку“; а маленькая Аврора, которой еще нет и шестнадцати лет, но которая хороша, как
ангел на Каульбаховской фреске, вся исполнилась гневом и, насупив свои прямые брови,
заметила: „А я бы гораздо больше хотела наказать таких женщин своим примером“.
А вам, Ольга Петровна, могу высказать только одно: я считал вас всегда
ангелом земным, а теперь вижу, что и не ошибся в том; за вас я и молиться не
смею, потому что вы, вероятно, угоднее меня богу.
— Воплощенный
ангел! Прости мне, что я, слабый грешник, не постиг твоего величия, и
моли у всевышнего, да отпустятся мне грехи мои…
О! да, я знаю, ты всегда умела
Открыто правду говорить,
Собою жертвовать и искренно любить.
Ты чувствовать умела одолженья,
Не
замечать, не помнить зла.
Как
ангел примиритель ты жила
В семействе нашем… Но!.. ужасные мученья
Столпились к сердцу моему.
И я теперь не верю ничему.
Клянись… но, может быть, моленье
Отвергнешь ты мое,
И что мудреного! Кому моей судьбою
Заняться!.. я суров! я холоден душою…
Один лишь раз, один пожертвуй ты собою
Не для меня — нет — для нее…
Мы оставляем в стороне внутреннее побуждение такой угрозы: это могло быть и неудовольствие на то, что прислуга
смеет рассуждать о господах, и самолюбивое желание выставить себя
ангелом, не позволяющим другим бранить врагов своих, и материнская боязнь за сына, чтобы он не проникся враждой к своим родным.
— Кончилось наказание твое, — сказал
ангел. — Возьми мантию правителеву, возьми
меч и жезл и шапку правителеву. Помни, за что ты наказан был, и правь народом кротко и мудро, и будь отныне братом народу своему.
И видит Аггей: идут его воины-телохранители с секирами и
мечами, и начальники, и чиновники в праздничных одеждах. И идут под балдахином парчовым правитель с правительницей: одежды на них золототканые, пояса дорогими каменьями украшенные. И взглянул Аггей в лицо правителю и ужаснулся: открыл ему Господь глаза, и узнал он
ангела Божия. И бежал Аггей в ужасе из города.
Своим восстанием ангельский верховный князь Люцифер возбудил в себе адский огонь и сделался, вместе с своими полчищами, диаволом, а испорченная им божественная материя («салнитер») послужила основой создания нашего мира (так что косвенно и Люцифер соучаствовал в нем), во главе с новым
ангелом, долженствовавшим
заместить Люцифера, — Адамом, а после падения Адам был замещен Христом.
— Сам понимаю это, — отвечал Самоквасов. — Да ведь невест на базаре не продают, а где ее, хорошую-то, сыщешь? Девушки ведь все
ангелы Божьи, откуда же злые жены берутся? Жену выбирать — что жеребей
метать, — какая попадется. Хорош жеребей вынется — век проживешь в веселье и радости, плохой вынется — пожалуй, на другой же день после свадьбы придется от жены давиться либо топиться.
— Юлико, — насколько возможно спокойно проговорила я, — когда умирала деда, она не боялась смерти. Она видела
ангелов, пришедших за нею, и дивный престол Господа… Около престола стояли ликующие серафимы, и деда пошла к ним с охотой, она не плакала… Темный
ангел пришел к ней так тихо, что никто его не
заметил…
Все смутились. Большинство знало об его истории с Катериной Андреевной. Ляхов вошел бледный и печальный, приблизился к Андрею Ивановичу и поздравил его с
ангелом. Потом, словно не
замечая Катерины Андреевны, молча сел в угол.
Народу есть о чем
молить угодника и всех небесных заступников. Ему разве не о чем? Он — круглый сирота; любить некого или нечем; впереди — служение «князю тьмы». В душе — неутолимая тоска. Нет даже непоколебимой веры в то, что душа его где-нибудь и когда-нибудь сольется с душой девушки, явившейся ему ангелом-хранителем накануне своей смерти.
«Мир божий» отказался
поместить рассказ, и секретарь редакции,
Ангел Иванович Богданович, откровенно сознался мне, что напечатать рассказ они боятся: он, несомненно, вызовет большую полемику — и обратит на их журнал внимание цензуры.
— Мою веру смутить нельзя: в рассуждении веры я байронист; я ем устриц и пью вино, а кто их создал: Юпитер, Пан или Нептун — это мне все равно! И я об этом и не богохульствую, но его несносная на наш счет проницательность — это скверно. И потом для чего он уверяет, будто «не
мечите бисера перед свиньями» сказано не для того, чтобы предостеречь людей, чтоб они не со всякою скотиной обо всем болтали — это глупость. Есть люди —
ангелы, а есть и свиньи.
С этого времени и в палатах стали
мести на ночь, чтобы ангелам-хранителям в ночную тишь любо и привольно было обхаживать спящих, чтобы они не запнулись обо что и за то не разгневались.
Произнося последнее слово, великий князь оперся подбородком на руки, скрещенные на посохе, и погрузился в глубокую думу. Так пробыл он несколько минут, в которые дворецкий не
смел пошевелиться. Нельзя сказать, что в эти минуты тихий
ангел налетел; нет, в них пролетел грозный дух брани. Решена судьба Твери, бывшей сильной соперницы Москвы.
Когда в центре вселенской иерархии хотят
поместить ангела вместо человека, папу, епископа, священника — вместо человека, тогда статика побеждает динамику и человечество легко впадает в зверство.