Неточные совпадения
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам
и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй. Так
и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.
Она, играя бровями, с улыбочкой в глазах, рассказала, что царь капризничает: принимая председателя Думы — вел себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то
адмирала, — топал ногами
и кричал, что либералы не смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу
и это сошло ему с рук безнаказанно.
— Нет, он знает. Он мне показывал копию секретного рапорта
адмирала Чухнина,
адмирал сообщает, что Севастополь — очаг политической пропаганды
и что намерение разместить там запасных по обывательским квартирам — намерение несчастное, а может быть,
и злоумышленное. Когда царю показали рапорт, он произнес только: «Трудно поверить».
Мы поужинали; вдруг является К. Н. Посьет
и говорит, что
адмирал изменил решение: прощай, Манила, Лю-чу! мы идем в Едо.
«А если другой
адмирал придет сюда, — спросил Эйноске заботливо, — тогда будете палить?» — «Мы не предвидим, чтобы пришел сюда какой-нибудь
адмирал, — отвечали ему, — оттого
и не полагаем, чтоб понадобилось палить».
Комедия с этими японцами, совершенное представление на нагасакском рейде! Только что пробило восемь склянок
и подняли флаг, как появились переводчики, за ними
и оппер-баниосы, Хагивари, Саброски
и еще другой, робкий
и невзрачный с виду. Они допрашивали, не недовольны ли мы чем-нибудь? потом попросили видеться с
адмиралом. По обыкновению, все уселись в его каюте,
и воцарилось глубокое молчание.
Мы обрадовались,
и адмирал принял предложение, а транспорт все-таки послал, потому что быков у японцев бить запрещено как полезный рабочий скот
и они мяса не едят, а все рыбу
и птиц, поэтому мы говядины достать в Японии не могли.
Адмирал приказал сказать Накамуре, что он просит полномочных на второй прощальный обед на фрегат. Между тем наступил их Новый год, начинающийся с январским новолунием. Это было 17 января.
Адмирал послал двум старшим полномочным две свои визитные карточки
и подарки, состоящие из вишневки, ликеров, части быка, пирожного, потом послали им маленькие органы, картинки, альбомы
и т. п.
Старик поздравлял
адмирала с приездом
и желал ему доброго здоровья.
После размена учтивостей губернатор встал
и хотел было уходить, но
адмирал предложил еще некоторые вопросы.
С наступлением тихой погоды хотели наконец, посредством японских лодок, дотащить кое-как пустой остов до бухты —
и все-таки чинить. Если фрегат держался еще на воде в тогдашнем своем положении, так это, сказывал
адмирал, происходило, между прочим, оттого, что систерны в трюме, обыкновенно наполненные пресной водой, были тогда пусты,
и эта пустота
и мешала ему погрузиться совсем.
Наконец, сам
адмирал на самодельной шкуне «Хеда», с остальною партиею около сорока человек, прибыл тоже, едва избежав погони английского военного судна, в устья Амура
и по этой реке поднялся вверх до русского поста Усть-Стрелки, на слиянии Шилки
и Аргуни,
и достиг Петербурга.
Постараюсь сделать это в нескольких общих чертах, как можно короче, чтобы не лишать большого интереса тех из читателей, которые пожелают ознакомиться с событием из самого рапорта
адмирала, где все изложено — полно, подробно
и весьма просто
и удобопонятно, несмотря на обилие морских терминов.
В бумаге заключалось согласие горочью принять письмо. Только было, на вопрос
адмирала, я разинул рот отвечать, как губернатор взял другую бумагу, таким же порядком прочел ее; тот же старик, секретарь, взял
и передал ее, с теми же церемониями, Кичибе. В этой второй бумаге сказано было, что «письмо будет принято, но что скорого ответа на него быть не может».
Когда утихло,
адмирал послал на развалины Симодо К. Н. Посьета
и доктора подать помощь раненым. Но, ради все того же страха, раненых спрятали
и объявили, что их нет. Но наши успели мельком заметить их.
Показывали ему японские подарки
и, между прочим, подаренную
адмиралу саблю.
Когда убрали наконец все,
адмирал сказал, что он желал бы сделать полномочным два вопроса по делу, которое его привело сюда,
и просит отвечать сегодня же.
Он подарил
адмиралу два каких-то торта, а ему дали большой самовар, стеклянной посуды
и еще прежде послали сукна на халат за присланную живность
и зелень.
«Зачем ему секретарь? — в страхе думал я, — он пишет лучше всяких секретарей: зачем я здесь? Я — лишний!» Мне стало жутко. Но это было только начало страха. Это опасение я кое-как одолел мыслью, что если
адмиралу не недостает уменья, то недостанет времени самому писать бумаги, вести всю корреспонденцию
и излагать на бумагу переговоры с японцами.
По приходе в Англию забылись
и страшные,
и опасные минуты, головная
и зубная боли прошли, благодаря неожиданно хорошей для тамошнего климата погоде,
и мы, прожив там два месяца, пустились далее. Я забыл
и думать о своем намерении воротиться, хотя
адмирал, узнав о моей болезни, соглашался было отпустить меня. Вперед, дальше манило новое. Там, в заманчивой дали, было тепло
и ревматизмы неведомы.
На фрегате ничего особенного: баниосы ездят каждый день выведывать о намерениях
адмирала. Сегодня были двое младших переводчиков
и двое ондер-баниосов: они просили, нельзя ли нам не кататься слишком далеко, потому что им велено следить за нами, а их лодки не угоняются за нашими. «Да зачем вы следите?» — «Велено», — сказал высокий старик в синем халате. «Ведь вы нам помешать не можете». — «Велено, что делать! Мы
и сами желали бы, чтоб это скорее изменилось», — прибавил он.
Адмирал, напротив, хотел, чтоб суда наши растянулись
и чтоб корвет стал при входе на внутренний рейд, шкуна
и транспорт поместились в самом проходе, а фрегат остался бы на втором рейде, который нужно было удержать за собой.
Сегодня дождь, но теплый, почти летний, так что даже кот Васька не уходил с юта, а только сел под гик. Мы видели, что две лодки, с значками
и пиками, развозили по караульным лодкам приказания, после чего эти отходили
и становились гораздо дальше.
Адмирал не приказал уже больше
и упоминать о лодках. Только если последние станут преследовать наши, велено брать их на буксир
и таскать с собой.
Сзади ехал катер с караулом, потом другой, с музыкантами
и служителями, далее шлюпка с офицерами, за ней катер, где был
адмирал со свитой.
Был туман
и свежий ветер, потом пошел дождь. Однако ж мы в трубу рассмотрели, что судно было под английским флагом.
Адмирал сейчас отправил навстречу к нему шлюпку
и штурманского офицера отвести от мели. Часа через два корабль стоял уже близ нас на якоре.
Но нам было не до спанья: мы радовались, что, по обязательности
адмирала, с помощию взятых им у банкиров Томсона
и К0 рекомендательных писем, мы увидим много нового
и занимательного.
В Новый год, вечером, когда у нас все уже легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными переводчиками, Сьозой
и Льодой,
и привезли ответ на два вопроса. К. Н. Посьет спал; я ходил по палубе
и встретил их. В бумаге сказано было, что полномочные теперь не могут отвечать на предложенные им вопросы, потому что у них есть ответ верховного совета на письмо из России
и что, по прочтении его,
адмиралу, может быть, ответы на эти вопросы
и не понадобятся. Нечего делать, надо было подождать.
К. Н. Посьет
и я встретили их при входе,
адмирал — у дверей своей каюты.
В первый день Пасхи, когда мы обедали у
адмирала, вдруг с треском, звоном вылетела из полупортика рама, стекла разбились вдребезги,
и кудрявый, седой вал, как сам Нептун, влетел в каюту
и разлился по полу.
Но
адмирал приехал за каким-то другим делом, а более, кажется, взглянуть, как мы стоим на мели, или просто захотел прокатиться
и еще раз пожелать нам счастливого пути — теперь я уже забыл. Тут мы окончательно расстались до Петербурга.
«Зачем я здесь? А если уж понесло меня сюда, то зачем я не воспользовался минутным расположением
адмирала отпустить меня
и не уехал? Ах, хоть бы опять заболели зубы
и голова!» — мысленно вопил я про себя, отвращая взгляд от шканечного журнала.
Пересев на «Диану»
и выбрав из команды «Паллады» надежных
и опытных людей,
адмирал все-таки решил попытаться зайти в Японию
и если не окончить, то закончить на время переговоры с тамошним правительством
и условиться о возобновлении их по окончании войны, которая уже началась, о чем получены были наконец известия.
Адмирал отпустил их, приказав идти на Ликейские острова,
и мы, поставив все паруса, 24-го января покатили по широкому раздолью на юг.
Адмирал желает, чтобы полномочные приехали на фрегат, так как он уже был на берегу
и передал бумаги от своего правительства, — следовательно, теперь они, имея сообщить
адмиралу ответ, должны также привезти его сами.
Так те, не успев ни в чем,
и уехали на французском военном судне, под командою, кажется,
адмирала Сесиля, назад, в Китай.
Адмирал предложил им некоторые условия
и, подозревая, что они не упустят случая, по обыкновению, промедлить, объявил, что дает им сроку до вечера.
Они начали с того, что «так как
адмирал не соглашается остаться, то губернатор не решается удерживать его, но он предлагает ему на рассуждение одно обстоятельство, чтоб
адмирал поступил сообразно этому, именно: губернатору известно наверное, что дней чрез десять,
и никак не более одиннадцати, а может быть
и чрез семь, придет ответ, который почему-то замедлился в пути».
Вдруг, когда он стал объяснять, почему скоро нельзя получить ответа из Едо, приводя, между причинами, расстояние,
адмирал сделал ему самый простой
и естественный вопрос: «А если мы сами пойдем в Едо морем на своих судах: дело значительно ускорится?
В этой, по-видимому, сонной
и будничной жизни выдалось, однако ж, одно необыкновенное, торжественное утро. 1-го марта, в воскресенье, после обедни
и обычного смотра команде, после вопросов: всем ли она довольна, нет ли у кого претензии, все, офицеры
и матросы, собрались на палубе. Все обнажили головы:
адмирал вышел с книгой
и вслух прочел морской устав Петра Великого.
Сам
адмирал, капитан (теперь
адмирал) Посьет, капитан Лосев, лейтенант Пещуров
и другие, да человек осьмнадцать матросов, составляли эту экспедицию, решившуюся в первый раз, со времени присоединения Амура к нашим владениям, подняться вверх по этой реке на маленьком пароходе, на котором в первый же раз спустился по ней генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев.
Адмирал поблагодарил, когда они кончили,
и позвал офицеров пить чай.
Однажды в частной беседе
адмирал доказывал, что японцы напрасно боятся торговли; что торговля может только разлить довольство в народе
и что никакая нация от торговли не приходила в упадок, а, напротив, богатела.
Адмирал не взял на себя труда догадываться, зачем это, тем более что японцы верят в счастливые
и несчастливые дни,
и согласился лучше поехать к ним, лишь бы за пустяками не медлить, а заняться делом.
Адмирал согласился прислать два вопроса на другой день, на бумаге, но с тем, чтоб они к вечеру же ответили на них. «Как же мы можем обещать это, — возразили они, — когда не знаем, в чем состоят вопросы?» Им сказано, что мы знаем вопросы
и знаем, что можно отвечать. Они обещали сделать, что можно,
и мы расстались большими друзьями.
Накамура преблагополучно доставил его по адресу. Но на другой день вдруг явился, в ужасной тревоге, с пакетом, умоляя взять его назад… «Как взять? Это не водится, да
и не нужно, причины нет!» — приказал отвечать
адмирал. «Есть, есть, — говорил он, — мне не велено возвращаться с пакетом,
и я не смею уехать от вас. Сделайте милость, возьмите!»
Вслед за ними посетил нас английский генерал-губернатор (governor of the strait — губернатор пролива, то есть гонконгский), он же
и полномочный от Англии в Китае. Зовут его сэр Бонэм (sir Bonham). Ему отданы были те же почести, какими он встретил нашего
адмирала на берегу: играла музыка, палили из пушек.
Но, кажется, лгали: они хотели подражать
адмиралу, который велел приготовить, в первое свидание с японцами на фрегате, завтрак для гокейнсов
и поручил нам угощать их, а сам не присутствовал.
Но он просил назначить день,
и когда
адмирал назначил чрез два дня, Кавадзи прибавил, что к этому сроку
и последние требованные
адмиралом бумаги будут готовы.
Адмирал сказал им, что хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения места на берегу, но он понимает, что губернаторы ничего без воли своего начальства не делали
и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за некоторые одолжения, доставку провизии, воды
и т. п.; но просит только их представить своему начальству, что если оно намерено вступить в какие бы то ни было сношения с иностранцами, то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
Я не мог выдержать, отвернулся от них
и кое-как справился с неистовым желанием захохотать. Фарсеры! Как хитро: приехали попытаться замедлить, просили десять дней срока, когда уже ответ был прислан. Бумага состояла, по обыкновению, всего из шести или семи строк. «Четверо полномочных, groote herren, важные сановники, — сказано было в ней, — едут из Едо для свидания
и переговоров с
адмиралом».