Некоторую надежду на благоприятный ответ подает нам, во-первых, то обстоятельство, что критики, противоположные нашему воззрению, не были особенно одобряемы публикой, и во-вторых, то, что сам
автор оказывается согласным с нами, так как в «Грозе» мы находим новое подтверждение многих из наших мыслей о таланте Островского и о значении его произведений.
Неточные совпадения
А если, уже после этого объяснения,
окажется, что наши впечатления ошибочны, что результаты их вредны или что мы приписываем
автору то, чего в нем нет, — тогда пусть критика займется разрушением наших заблуждений, но опять-таки на основании того, что дает нам сам
автор».
Из этого суждения само собою и
окажется, верно ли сам
автор смотрел на созданные им образы.
Если он ставит в зависимости один от другого несколько фактов, а по рассмотрению критики
окажется, что эти факты никогда в такой зависимости не бывают, а зависят совершенно от других причин, — опять очевидно само собой, что
автор неверно понял связь изображаемых им явлений.
(Примеч.
автора.)] невода к берегам затона, как уже начало
оказываться множество захваченной рыбы; мы следовали на пароме за мотней [Мотня — середина невода, имеющая фигуру длинного и к концу узкого мешка.
28 Вспомнил — и сделалось мне так весело, так весело, что я не воздержался и сообщил о своем открытии соседу (
оказалось, что это был ЛабулИ,
автор известного памфлета «Paris en Amerique», [«Париж в Америке»] а ныне сенатор и стыдливый клерикал) 29.
Задумал было Валерьян приняться за чтение, но в библиотеке Петра Григорьича, тоже перевезенной из его городского дома и весьма немноготомной,
оказались только книги масонского содержания, и, к счастью, в одном маленьком шкафике очутился неизвестно откуда попавший Боккачио [Боккачио — Боккаччо Джованни (1313—1375) — итальянский писатель-гуманист,
автор «Декамерона».] на французском языке, за которого Ченцов, как за сокровище какое, схватился и стал вместе с супругою целые вечера не то что читать, а упиваться и питаться сим нескромным писателем.
Если критик находит, что публика заблуждается в своей симпатии к
автору, который
оказывается преступником против его теории, то он должен был начать с защиты этой теории и с серьезных доказательств того, что уклонения от нее — не могут быть хороши.
Еще больше, — нас попросят провести дальше наши мнения и дойти до крайних их результатов, то есть, что драматический
автор, не имея права ничего отбрасывать и ничего подгонять нарочно для своей цели,
оказывается в необходимости просто записывать все ненужные разговоры всех встречных лиц, так что действие, продолжавшееся неделю, потребует и в драме ту же самую неделю для своего представления на театре, а для иного происшествия потребуется присутствие всех тысяч людей, прогуливающихся по Невскому проспекту или по Английской набережной.
Без сомнения, могильщики в «Гамлете» более кстати и ближе связаны с ходом действия, нежели, например, полусумасшедшая барыня в «Грозе»; но мы ведь не то толкуем, что наш
автор — Шекспир, а только то, что его посторонние лица имеют резон своего появления и
оказываются даже необходимыми для полноты пьесы, рассматриваемой как она есть, а не в смысле абсолютного совершенства.
Развязка повести, происходящая на песчаном берегу моря в Испании, куда прибыл для этого русский фрегат; чудесное избавление, из-под ножей убийц, героя романа тем самым морским офицером, от которого Завольский бежал в Испанию, и который
оказался родным братом, а не любовником героини романа — все это слишком самовольно устроено
автором и не удовлетворяет читателя.
Из наблюдений
автора, переданных нам в его рассказах,
оказывается, что ведь ни одного человека нет, кто бы в самом деле, всем сердцем и душою возлюбил идеальную организацию, обещающую столько мира и довольства людям.
Итак, прививка была произведена двадцати трем лицам, семнадцать из них получили сифилис, — и все это
оказалось возможным совершить «без нарушения законов гуманности»! Вот поистине удивительное «стечение обстоятельств»! Ниже мы увидим, что подобные «стечения обстоятельств» нередки в сифилидологии. Кто был
автор приведенных опытов, так и осталось неизвестным; он счел за лучшее навсегда скрыть от света свое позорное имя, и в науке он до сих пор известен под названием «Пфальцского Анонима».
В портфелях я не нашел ничего сколько-нибудь выдающегося, а один рассказ навлек на меня вскоре (по выходе апрельского номера) обличение:
оказалось, что
автор переделал какой-то французский рассказ на русские нравы и выдал свою вещицу за оригинальную.
Так оно и случилось, и вскоре по Петербургу были уже разбросаны прокламации,
автором которых и
оказался Михайлов.
Телешов из кожи лез, чтоб доказать, что гораздо лучше напечатать имена
авторов в алфавитном порядке. Вдруг я понял: при алфавитном порядке Бунин
оказывался, по крайней мере на обложке, на первом месте.
В лице Петра Волынского явился искусный исполнитель этого плана; он был, как
оказалось, большой мастак снимать противни [Копии. — (Прим.
автора)] с подлинных подписей.