Неточные совпадения
Говорил он эти слова сухо, холодно
и резал ими несчастную старуху. Хоть бы одно слово надежды! К довершению ее несчастья, Топорков почти ничего не прописывал больным, а занимался одними только постукиваниями, выслушиваниями
и выговорами за то, что воздух не чист, компресс поставлен не на месте
и не вовремя. А все эти новомодные штуки считала старуха ни к чему не ведущими пустяками.
День и ночь не переставая слонялась она от одной кровати к другой, забыв всё на свете, давая обеты
и молясь.
Весь город знал, что в монастыре балуют; сам исправник Ногайцев говорил выпивши, будто ему известна монахиня, у которой груди на редкость неровные: одна весит пять фунтов, а другая шесть с четвертью. Но ведь «не согрешив, не покаешься, не покаявшись — не спасёшься», балуют — за себя, а
молятся день и ночь — за весь мир.
И когда уже затрещит вся Россия, то он, Фома, пренебрегая славой, пойдет в монастырь и будет
молиться день и ночь в киевских пещерах о счастии отечества.
Неточные совпадения
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу,
день и ночь буду
молиться Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать!
и все буду
молиться, все
молиться!
И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития
и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок
дней и сорок
ночей правили по мне панихиду.
Поздно
ночью, занесенные снегом, вернулись старшие. Капитан молча выслушал наш рассказ. Он был «вольтерианец»
и скептик, но только
днем. По вечерам он
молился, верил вообще в явление духов
и с увлечением занимался спиритизмом… Одна из дочерей, веселая
и плутоватая, легко «засыпала» под его «пассами»
и поражала старика замечательными откровениями. При сеансах с стучащим столом он вызывал мертвецов. Сомнительно, однако, решился ли бы он вызвать для беседы тень Антося…
Он
молился, роптал на судьбу, бранил себя, бранил политику, свою систему, бранил все, чем хвастался
и кичился, все, что ставил некогда сыну в образец; твердил, что ни во что не верит,
и молился снова; не выносил ни одного мгновенья одиночества
и требовал от своих домашних, чтобы они постоянно,
днем и ночью, сидели возле его кресел
и занимали его рассказами, которые он то
и дело прерывал восклицаниями: «Вы все врете — экая чепуха!»
— Виновата я, должно быть, пред нимв чем-нибудь очень большом, — прибавила она вдруг как бы про себя, — вот не знаю только, в чем виновата, вся в этом беда моя ввек. Всегда-то, всегда, все эти пять лет, я боялась
день и ночь, что пред ним в чем-то я виновата.
Молюсь я, бывало,
молюсь и всё думаю про вину мою великую пред ним. Ан вот
и вышло, что правда была.
— А страшно, так встану на колени,
помолюсь —
и все как рукой снимет! Да
и чего бояться?
днем — светло, а
ночью у меня везде, во всех комнатах, лампадки горят! С улицы, как стемнеет, словно бал кажет! А какой у меня бал! Заступники да угодники Божии — вот
и весь мой бал!