Неточные совпадения
Наружность у Орлова
была петербургская: узкие плечи, длинная талия, впалые виски,
глаза неопределенного цвета и скудная, тускло окрашенная растительность на голове, бороде и усах.
Заговорил же я о лице и волосах Орлова потому только, что в его наружности
было нечто, о чем стоит упомянуть, а именно: когда Орлов брался за газету или книгу, какая бы она ни
была, или же встречался с людьми, кто бы они ни
были, то
глаза его начинали иронически улыбаться и все лицо принимало выражение легкой, незлой насмешки.
Вероятно, с точки зрения настоящего лакея или повара, она
была обольстительна: румяные щеки, вздернутый нос, прищуренные
глаза и полнота тела, переходящая уже в пухлость.
Она ничего не ответила и только сделала презрительную гримасу, и, глядя в этот раз на ее сытые, холодные
глаза, я понял, что у этой цельной, вполне законченной натуры не
было ни бога, ни совести, ни законов и что если бы мне понадобилось убить, поджечь или украсть, то за деньги я не мог бы найти лучшего сообщника.
Глаза у него
были большие, навыкате, и выражение лица серьезное, вдумчивое, как у греческого философа.
— Ах, милый мой! — сказала она, зажмуривая
глаза. — Все хорошо, что хорошо кончается, но, прежде чем кончилось хорошо, сколько
было горя! Вы не смотрите, что я смеюсь; я рада, счастлива, но мне плакать хочется больше, чем смеяться. Вчера я выдержала целую баталию, — продолжала она по-французски. — Только один бог знает, как мне
было тяжело. Но я смеюсь, потому что мне не верится. Мне кажется, что сижу я с вами и
пью кофе не наяву, а во сне.
Когда мы разворачивали чайный сервиз, то у Поли разгорелись
глаза, и она раза три взглянула на меня с ненавистью и со страхом, что,
быть может, не она, а я первый украду одну из этих грациозных чашечек.
Все стали говорить о неутомимости Кукушкина в любовных делах, как он неотразим для женщин и опасен для мужей и как на том свете черти
будут поджаривать его на угольях за беспутную жизнь. Он молчал и щурил
глаза и, когда называли знакомых дам, грозил мизинцем — нельзя-де выдавать чужих тайн. Орлов вдруг посмотрел на часы.
С видом жертвы он разваливался у себя в кабинете в кресле и, заслонив
глаза рукой, брался за книгу. Но скоро книга валилась из рук, он грузно поворачивался в кресле и опять заслонял
глаза, как от солнца. Теперь уж ему
было досадно, что он не ушел.
— Думайте, — сказал Орлов, заслоняя
глаза. — Истинно счастливый человек тот, кто думает не только о том, что
есть, но даже о том, чего нет.
Когда она посылала меня куда-нибудь или объясняла, как обращаться с новою лампой или что-нибудь вроде, то лицо у нее
было необыкновенно ясное, доброе и приветливое, и
глаза смотрели мне прямо в лицо.
А когда мои сплетни дойдут до ушей его знакомых, он
будет конфузливо опускать
глаза и грозить мизинцем.
Глаза ее
были полны слез, губы дрожали, и все лицо
было поразительно бледно и дышало гневом. Грубая, мелкая ложь Орлова возмущала ее и казалась ей презренною, смешною; она улыбалась, и мне не нравилась эта ее улыбка
Вдруг в передней раздался звонок. У меня екнуло сердце. Уж не Орлов ли это, которому пожаловался на меня Кукушкин? Как мы с ним встретимся? Я пошел отворять. Это
была Поля. Она вошла, стряхнула в передней со своего бурнуса снег и, не сказав мне ни слова, отправилась к себе. Когда я вернулся в гостиную, Зинаида Федоровна, бледная, как мертвец, стояла среди комнаты и большими
глазами смотрела мне навстречу.
Мы помолчали. Она взяла записку и минуты две держала ее перед
глазами, и в это время лицо ее приняло то самое надменное, презрительное и гордое, черствое выражение, какое у нее
было вчера в начале нашего объяснения; на
глазах у нее выступили слезы, не робкие, не горькие, а гордые, сердитые слезы.
Раз я слышал, как она за дверью шепталась с моим доктором, и потом вошла ко мне с заплаканными
глазами, — это плохой знак, — но я
был растроган, и у меня стало на душе необыкновенно легко.
— Когда вы
были больны, я слышала, как вы бредили, потом постоянно эти обожающие
глаза, вздохи, благонамеренные разговоры о близости, духовном родстве…
Я зашел к Зинаиде Федоровне с таким чувством, как будто я
был отцом ребенка. Она лежала с закрытыми
глазами, худая, бледная, в белом чепчике с кружевами. Помню, два выражения
были на ее лице: одно равнодушное, холодное, вялое, другое детское и беспомощное, какое придавал ей белый чепчик. Она не слышала, как я вошел, или,
быть может, слышала, но не обратила на меня внимания. Я стоял, смотрел на нее и ждал.
Эти слова прозвучали очень тепло, дружески. Самгин поднял голову и недоверчиво посмотрел на высоколобое лицо, обрамленное двуцветными вихрами и темной, но уже очень заметно поседевшей, клинообразной бородой. Было неприятно признать, что красота Макарова становится все внушительней. Хороши
были глаза, прикрытые густыми ресницами, но неприятен их прямой, строгий взгляд. Вспомнилась странная и, пожалуй, двусмысленная фраза Алины: «Костя честно красив, — для себя, а не для баб».
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить
глаза. (Зажмуривает
глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Оробели? А в моих
глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает
глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Марья Антоновна. Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно, чтоб
глаза были совсем темные.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не
поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // —
Будь жалостлив,
будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди у них нет душеньки, // В
глазах у них нет совести, // На шее — нет креста!