Но такие рассуждения уже не помогали. Едва он воображал земной шар через миллион лет, как из-за голого утеса показывался Хоботов в высоких сапогах или напряженно хохочущий Михаил Аверьяныч и даже слышался стыдливый шепот: «А варшавский долг, голубчик, возвращу
на этих днях… Непременно».
Неточные совпадения
Факты и здравая логика убеждали его, что все
эти страхи — вздор и психопатия, что в аресте и тюрьме, если взглянуть
на дело пошире, в сущности, нет ничего страшного — была бы совесть спокойна; но чем умнее и логичнее он рассуждал, тем сильнее и мучительнее становилась душевная тревога.
«Но что же? — спрашивает себя Андрей Ефимыч, открывая глаза. — Что же из
этого? И антисептика, и Кох, и Пастер, а сущность
дела нисколько не изменилась. Болезненность и смертность все те же. Сумасшедшим устраивают балы и спектакли, а
на волю их все-таки не выпускают. Значит, все вздор и суета, и разницы между лучшею венскою клиникой и моею больницей, в сущности, нет никакой».
Этот разговор продолжался еще около часа и, по-видимому, произвел
на Андрея Ефимыча глубокое впечатление. Он стал ходить во флигель каждый
день. Ходил он туда по утрам и после обеда, и часто вечерняя темнота заставала его в беседе с Иваном Дмитричем. В первое время Иван Дмитрич дичился его, подозревал в злом умысле и откровенно выражал свою неприязнь, потом же привык к нему и свое резкое обращение сменил
на снисходительно-ироническое.
В августе Андрей Ефимыч получил от городского головы письмо с просьбой пожаловать по очень важному
делу. Придя в назначенное время в управу, Андрей Ефимыч застал там воинского начальника, штатного смотрителя уездного училища, члена управы, Хоботова и еще какого-то полного белокурого господина, которого представили ему как доктора.
Этот доктор, с польскою, трудно выговариваемою фамилией, жил в тридцати верстах от города,
на конском заводе, и был теперь в городе проездом.
Всякий раз он входил к Андрею Ефимычу с напускною развязностью, принужденно хохотал и начинал уверять его, что он сегодня прекрасно выглядит и что
дела, слава богу, идут
на поправку, и из
этого можно было заключить, что положение своего друга он считал безнадежным.
Думая, что Хоботов хочет развлечь его прогулкой или в самом
деле дать ему заработать, Андрей Ефимыч оделся и вышел с ним
на улицу. Он рад был случаю загладить вчерашнюю вину и помириться и в душе благодарил Хоботова, который даже не заикнулся о вчерашнем и, по-видимому, щадил его. От
этого некультурного человека трудно было ожидать такой деликатности.
— Никогда нас не выпустят! — продолжал между тем Иван Дмитрич. — Сгноят нас здесь! О господи, неужели же в самом
деле на том свете нет ада и
эти негодяи будут прощены? Где же справедливость? Отвори, негодяй, я задыхаюсь! — крикнул он сиплым голосом и навалился
на дверь. — Я размозжу себе голову! Убийцы!
— Я никак в том не сомневаюсь, что вы
на это дело совершенно будете согласны, — сказал Чичиков, — потому что это дело совершенно в том роде, как мы сейчас говорили. Совершено оно будет между солидными людьми втайне, и соблазна никому.
— Так, — сказала она, наливая чай. — Да, он не получил телеграмму, он кончил срок больше месяца назад и он немного пошел пешком с одними этнографы. Есть его письмо, он будет сюда
на эти дни.
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке…
это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого
дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в
это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков. А
это…
На одну минуту только…
на один
день к дяде — богатый старик; а завтра же и назад.
Аммос Федорович. А я
на этот счет покоен. В самом
деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу
на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то
на что ж?
Это их
дело.
Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.