Неточные совпадения
[Жена Невельского, Екатерина Ивановна, когда ехала из России к мужу,
сделала верхом 1100 верст в 23 дня,
будучи больною, по топким болотам и диким гористым тайгам и ледникам охотского тракта.
И в самом деле неинтересно глядеть: в окно видны грядки с капустною рассадой, около них безобразные канавы, вдали маячит тощая, засыхающая лиственница. Охая и держась за бока, вошел хозяин и стал мне жаловаться на неурожаи, холодный климат, нехорошую, землю. Он благополучно отбыл каторгу и поселение, имел теперь два дома, лошадей и коров, держал много работников и сам ничего не
делал,
был женат на молоденькой, а главное, давно уже имел право переселиться на материк — и все-таки жаловался.
Здесь, на каторге, он сам построил себе избу,
делает ведра, столы, неуклюжие шкапы. Умеет
делать всякую мебель, но только «про себя», то
есть для собственной надобности. Сам никогда не дрался и бит не бывал; только когда-то в детстве отец высек его за то, что горох стерег и петуха впустил.
Вся его каторга заключается в том, что в тюрьме ему поручено
делать колышки для прикрепления привесков к хлебным порциям — работа, кажется, не трудная, но он нанимает вместо себя другого, а сам «дает уроки», то
есть ничего не
делает.
Ночью во время сна арестант держит тачку под нарой, и, чтобы это
было удобнее и легче
сделать, его помещают обыкновенно на краю общей нары.
Ему даны
были нарта собак, дней на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас и вместе с крестом Невельского ободрение, что «если
есть сухарь, чтоб утолить голод, и кружка воды напиться, то с божией помощью дело
делать еще возможно».
Хозяев и домочадцев я заставал дома; все ничего не
делали, хотя никакого праздника не
было, и, казалось бы, в горячую августовскую пору все, от мала до велика, могли бы найти себе работу в поле или на Тыми, где уже шла периодическая рыба.
Я стал объяснять им, что окружной начальник хотя и большой человек, но сидит на одном месте и потому получает только двести, а я хотя только пиши-пиши, но зато приехал издалека,
сделал больше десяти тысяч верст, расходов у меня больше, чем у Бутакова, потому и денег мне нужно больше. Это успокоило гиляков. Они переглянулись, поговорили между собой по-гиляцки и перестали мучиться. По их лицам видно
было, что они уже верили мне.
Этот Пищиков засек нагайкой свою жену, интеллигентную женщину, беременную на девятом месяце, и истязание продолжалось шесть часов;
сделал он это из ревности к добрачной жизни жены: во время последней войны она
была увлечена пленным турком.
Но они ровно ничего не
делали, а только
ели и
пили, и через год промышленник увез их на один из Курильских островов.
(«Владивосток», № 38), говорится тоже, что айно
делали какие-то заявления, которые, по-видимому, не
были уважены, и что они сильно желают выбраться с Сахалина на Матсмай.
Никто еще не доказал, что среди каторжников, живущих в избах, случаи преступлений и побегов наблюдаются реже, чем у живущих в тюрьме, и что труд первых производительнее, чем вторых, но весьма вероятно, что тюремная статистика, которая рано или поздно должна
будет заняться этим вопросом,
сделает свой окончательный вывод в пользу изб.
Местные же агрономы
были малосведущи в своей специальности и ничего не
делали, или же отчеты их отличались заведомою тенденциозностью, или же, попадая в колонию прямо со школьной скамьи, они на первых порах ограничивались одною лишь теоретическою и формальною стороной дела и для своих отчетов пользовались всё теми же сведениями, которые собирали для канцелярий нижние чины.
[Когда капитан Машинский
делал просеку для телеграфа вдоль Пороная, то его рабочим-каторжным
были присланы короткие рубахи, которые
были впору только детям.
Солдат никак не мог высвободить револьвер из кобуры и
сделал это лишь при посторонней помощи, а извлекши револьвер, он так неумело начал с ним обращаться, что приказание
было отменено: а то вместо пня он мог свободно пустить пулю в кого-нибудь из публики.
Наказывать по долгу службы и присяги своего ближнего,
быть способным каждый час насиловать в себе отвращение и ужас, отдаленность места служения, ничтожное жалованье, скука, постоянная близость бритых голов, кандалов, палачей, грошовые расчеты, дрязги, а главное, сознание своего полного бессилия в борьбе с окружающим злом, — всё это, взятое вместе, всегда
делало службу по управлению каторгой и ссылкой исключительно тяжелой и непривлекательной.
Я не получил ни одной телеграммы, которая не
была бы искажена самым варварским образом, и когда однажды по какому-то случаю в мою телеграмму вошел кусок чьей-то чужой и я, чтобы восстановить смысл обеих телеграмм, попросил исправить ошибку, то мне сказали, что это можно
сделать не иначе, как только за мой счет.
Когда я
был в Рыковском, там на казенных огородах один каторжный хватил другого по шее ножом для того, как объяснил он, чтобы не работать, так как подследственные сидят в карцерах и ничего не
делают.
Сделали у него обыск, но свиньи не нашли; тем не менее все-таки сельское общество приговорило отобрать свинью, принадлежащую его квартирохозяину А., который мог
быть виновен в укрывательстве.
На юге у одного каторжного по доносу другого
сделали обыск и нашли дневник, который
был принят за черновые корреспонденции; ему дали 50 розог и 15 дней продержали в темном карцере на хлебе и на воде.
Началось дело о побеге, заглянули в статейный список и вдруг
сделали открытие: этот Прохоров, он же Мыльников, в прошлом году за убийство казака и двух внучек
был приговорен хабаровским окружным судом к 90 плетям и прикованию к тачке, наказание же это, по недосмотру, еще не
было приведено в исполнение.
Из всех бегавших, с которыми мне приходилось говорить, только один больной старик, прикованный к тачке за многократные побеги, с горечью упрекнул себя за то, что бегал, но при этом называл свои побеги не преступлением, а глупостью: «Когда помоложе
был,
делал глупости, а теперь страдать должен».
Когда вся энергия и изобретательность тюремщика изо дня в день уходит только на то, чтобы поставить арестанта в такие сложные физические условия, которые
сделали бы невозможным побег, то тут уже не до исправления, и может
быть разговор только о превращении арестанта в зверя, а тюрьмы — в зверинец.
Земская больница в г. Серпухове, Москов. губ., поставленная роскошно и удовлетворяющая вполне современным требованиям науки, где среднее ежедневное число коечных больных в 1893 г.
было 43 и амбулаторных 36,2 (13278 в год), где врач почти каждый день
делает серьезные операции, наблюдает за эпидемиями, ведет сложную регистрацию и проч. — эта лучшая больница в уезде в 1893 г. стоила земству 12803 р. 17 к., считая тут страхования и ремонт зданий 1298 р. и жалованье прислуге 1260 р. (см. «Обзор Серпуховской земской санитарно-врачебной организации за 1892–1893 гг.»).
Неточные совпадения
Купцы. Так уж
сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то
есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и
быть: просто хоть в петлю полезай.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что может все
сделать, все, все, все!
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что
делать? и на Онуфрия несешь.
Судья тоже, который только что
был пред моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Хотели
было даже меня коллежским асессором
сделать, да, думаю, зачем.