Неточные совпадения
Иду в собрание, долго обедаю там и слушаю, как
за соседним столом
говорят о золоте, о понтах, о фокуснике, приезжавшем в Николаевск, о каком-то японце, дергающем зубы не щипцами, а просто пальцами.
[То обстоятельство, что трое серьезных исследователей, точно сговорившись, повторили одну и ту же ошибку,
говорит уже само
за себя.
Говорили каждый
за себя или один
за всё селение, и так как ораторское искусство процветает на Сахалине, то дело не обошлось и без речей; в Дербинском поселенец Маслов в своей речи несколько раз назвал начальство «всемилостивейшим правительством».
Кононович
говорил мне, что затевать здесь новые постройки и строиться очень трудно — людей нет; если достаточно плотников, то некому таскать бревна; если людей ушлют
за бревнами, то не хватает плотников.
А я ему: «Да ты, брат,
говорю, такой человек: зайдешь выпить
за пятачок, да тут и запьянничаешь».
Я,
говорит, корчевочкой ударил Андрюху, а Иван да Егор схватились бить его, а я испужался да назад,
говорит, побежал,
за задними мужиками».
Каторжные и поселенцы изо дня в день несут наказание, а свободные от утра до вечера
говорят только о том, кого драли, кто бежал, кого поймали и будут драть; и странно, что к этим разговорам и интересам сам привыкаешь в одну неделю и, проснувшись утром, принимаешься прежде всего
за печатные генеральские приказы — местную ежедневную газету, и потом целый день слушаешь и
говоришь о том, кто бежал, кого подстрелили и т. п.
Она, глядя на них, смеется и плачет, и извиняется передо мной
за плач и писк;
говорит, что это с голоду, что она ждет не дождется, когда вернется муж, который ушел в город продавать голубику, чтобы купить хлеба.
В другой: каторжный, жена свободного состояния и сын; каторжная-татарка и ее дочь; каторжный-татарин, его жена свободного состояния и двое татарчат в ермолках; каторжный, жена свободного состояния и сын; поселенец, бывший на каторге 35 лет, но еще молодцеватый, с черными усами,
за неимением сапог ходящий босиком, но страстный картежник; [Он
говорил мне, что во время игры в штос у него «в жилах электричество»: от волнения руки сводит.
Стало быть, если, как
говорят, представителей общества, живущих в Петербурге, только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне в 30 тысяч, не
говоря уже о том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их семьи, солдат и служащих в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и не
говоря уже о том, что, отдавая каторжных в услужение частному обществу
за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
Один из них, старик 60 лет, прикован
за побеги, или, как сам он
говорит, «
за глупости».
Ловить рыбу летом ходят
за 20–25 верст к реке Тыми, а охота на пушного зверя имеет характер забавы и так мало дает в экономии поселенца, что о ней даже
говорить не стоит.
Один из гиляков показывал Бошняку зеркало, подаренное будто бы Кемцем его отцу; гиляк не хотел продать ни
за что этого зеркала,
говоря, что хранит его, как драгоценный памятник друга своего отца.
Началось оно с того, что у некоторых чиновников, получающих даже очень маленькое жалованье, стали появляться дорогие лисьи и собольи шубы, а в гиляцких юртах появилась русская водочная посуда; [Начальник Дуйского поста, майор Николаев,
говорил одному корреспонденту в 1866 г.: — Летом я с ними дела не имею, а зимой зачастую скупаю у них меха, и скупаю довольно выгодно; часто
за бутылку водки или ковригу хлеба от них можно достать пару отличных соболей.
Об этом легендарном майоре еще придется
говорить.] затем гиляки были приглашены к участию в поимке беглых, причем
за каждого убитого или пойманного беглого положено было денежное вознаграждение.
В 1876 г.
за пуд белой муки они платили 4 р.,
за бутылку водки 3 р. и «свежего мяса никто почти никогда не видит» («Русский мир», 1877 г., № 7), а о людях попроще и
говорить нечего.
Целью основания поста было упрочение русского влияния на Южном Сахалине; после же трактата 1875 г. он был упразднен
за ненадобностью и покинутые избы, как
говорят, сожжены были беглыми.
Г-н Я. интересуется естественными науками и особенно ботаникой, растения называет не иначе, как по-латыни, и когда у него подают
за обедом, например, фасоль, то он
говорит: «Это — faseolus».
Когда Вукол узнал, что она просватана, то пришел в отчаяние и отравился борцом. Елену потом допрашивали, и она созналась: «Я с ним четыре ночи ночевала». Рассказывали, что недели
за две до смерти он, глядя на Елену, мывшую пол,
говорил...
Вне дома они ходят в европейском платье,
говорят по-русски очень хорошо; бывая в консульстве, я нередко заставал их
за русскими или французскими книжками; книг у них полон шкап.
При мне один чиновник со свитой поехал
за 15–20 верст осматривать новое место и вернулся домой в тот же день, успевши в два-три часа подробно осмотреть место и одобрить его; он
говорил, что прогулка вышла очень милая.
— Здесь,
за недостатком женщин, мужик сам и пашет, и стряпает, и корову доит, и белье починяет, —
говорил мне барон А. Н. Корф, — и уж если к нему попадет женщина, то он крепко держится
за нее. Посмотрите, как он наряжает ее. Женщина у ссыльных пользуется почетом.
Хохлушка лет 50 в Ново-Михайловке, пришедшая сюда с сыном, тоже каторжным, из-за невестки, которая была найдена мертвой в колодце, оставившая дома старика мужа и детей, живет здесь с сожителем, и, по-видимому, это самой ей гадко, и ей стыдно
говорить об этом с посторонним человеком.
Поселенец Игнатьев в Ново-Михайловке жаловался мне, что его не венчают с сожительницей потому, что
за давностью лет не могут определить его семейного положения; сожительница его умоляла меня похлопотать и при этом
говорила: «Грех так жить, мы уже немолодые».
Мне однажды пришлось записывать двух женщин свободного состояния, прибывших добровольно
за мужьями и живших на одной квартире; одна из них, бездетная, пока я был в избе, всё время роптала на судьбу, смеялась над собой, обзывала себя дурой и окаянной
за то, что пошла на Сахалин, судорожно сжимала кулаки, и всё это в присутствии мужа, который находился тут же и виновато смотрел на меня, а другая, как здесь часто
говорят, детная, имеющая несколько душ детей, молчала, и я подумал, что положение первой, бездетной, должно быть ужасно.
[В своей резолюции на отчете инспектора сельского хозяйства
за 1890 год начальник острова
говорит: «Наконец есть документ, может быть, далеко еще не совершенный, но основанный по крайней мере на данных наблюдения, сгруппированных специалистом и освещенных без желания кому-нибудь нравиться».
За успех местной огородной культуры
говорит уже то обстоятельство, что иногда целые семьи в продолжение всей зимы питаются одною только брюквой.
Говорят, будто
за последнее время, вследствие порубок и лесных пожаров, соболь удалился от населенных мест в более дальние леса.
Поэтому и не
говорят — охотиться
за тюленями, а бить тюленей».
В Александровске приходил ко мне один лютеранин, судившийся когда-то в Петербурге
за поджог; он
говорил, что лютеране на Сахалине составляют общество, и в доказательство показывал мне печать, на которой было вырезано: «Печать общества лютеран на Сахалине»; в его доме лютеране собираются для молитвы и обмена мыслей.
Начальник острова
говорил мне, что когда ему однажды понадобилось узнать, сколько ежегодно прибывало из России арестантов на пароходах Добровольного флота, начиная с 1879 г., то пришлось обращаться
за сведениями в главное тюремное управление, так как в местных канцеляриях нужных цифр не оказалось.
Тот еврей, у которого украли на Сахалине 56 тысяч, был прислан
за фальшивые бумажки; он уже отбыл сроки и гуляет по Александровску в шляпе, пальто и с золотою цепочкой; с чиновниками и надзирателями он всегда
говорит вполголоса, полушёпотом, и благодаря, между прочим, доносу этого гнусного человека был арестован и закован в кандалы многосемейный крестьянин, тоже еврей, который был осужден когда-то военным судом «
за бунт» в бессрочную каторгу, но на пути через Сибирь в его статейном списке посредством подлога срок наказания был сокращен до 4 лет.
— Так вот слушай, —
говорит смотритель, глядя в статейный список. — Такого-то числа и года хабаровским окружным судом
за убийство казака ты приговорен к девяноста плетям… Так вот сегодня ты должен их принять.
Из всех бегавших, с которыми мне приходилось
говорить, только один больной старик, прикованный к тачке
за многократные побеги, с горечью упрекнул себя
за то, что бегал, но при этом называл свои побеги не преступлением, а глупостью: «Когда помоложе был, делал глупости, а теперь страдать должен».
А вот и любовь. Ссыльнокаторжный Артем, — фамилии его не помню, — молодой человек лет 20, служил в Найбучи сторожем при казенном доме. Он был влюблен в аинку, жившую в одной из юрт на реке Найбе, и,
говорят, пользовался взаимностью. Его заподозрили как-то в краже и в наказание перевели в Корсаковскую тюрьму, то есть
за 90 верст от аинки. Тогда он стал бегать из поста в Найбучи для свидания с возлюбленной и бегал до тех пор, пока его не подстрелили в ногу.
За каждого пойманного и доставленного в тюрьму беглого, как я уже
говорил, рядовые, гиляки и вообще занимающиеся ловлей беглых получают от казны денежное вознаграждение в размере трех рублей
за голову.