Неточные совпадения
Я
думаю, что если здесь остаться ночевать под открытым небом,
не окружив себя кострами, то можно погибнуть или, по меньшей мере, сойти с ума.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть
не каждого куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы
думать, что русские арестанты
не убивают и
не грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о человеке вообще или
не знать человека.
Из нашей последней беседы и из того, что я записал под его диктовку, я вынес убеждение, что это великодушный и благородный человек, но что «жизнь несчастных» была знакома ему
не так близко, как он
думал.
Мужчины
не так туги, как бабы, но и они дают ответ
не сразу, а
подумав и поговорив.
Мы все так и
думали, что Сергуха, и начали глядеть за ним, чтобы
не сделал себе чего.
Не знаю, за что его прислали на Сахалин, да и
не спрашивал я об этом; когда человек, которого еще так недавно звали отцом Иоанном и батюшкой и которому целовали руку, стоит перед вами навытяжку, в жалком поношенном пиджаке, то
думаешь не о преступлении.
Уже все позаснули, дети переплакали и тоже угомонились давно, а баба всё
не спит,
думает и слушает, как ревет море; теперь уж ее мучает тоска: жалко мужа, обидно на себя, что
не удержалась и попрекнула его.
О болезненности и смертности гиляков ничего
не известно, но надо
думать, что эта нездоровая гигиеническая обстановка
не остается без дурного влияния на их здоровье.
Если уж необходимо обрусить и нельзя обойтись без этого, то, я
думаю, при выборе средств для этого надо брать в расчет прежде всего
не наши, а их потребности.
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она
не убила, а закопала его живым, — этак,
думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой
не купите ли?»
Главною причиной такого благосостояния следует признать, вероятно, климат и почвенные условия, но я
думаю также, что если пригласить сюда чиновников из Александровска или Дуэ и попросить их распорядиться, то через год же во всех трех Падях будет
не 26, а 300 хозяев,
не считая совладельцев, и все они окажутся «домонерачители и самовольные» и будут сидеть без куска хлеба.
Примера этих трех маленьких селений, я
думаю, достаточно, чтобы наконец взять за правило, что в настоящее время, пока еще колония молода и
не окрепла, чем меньше хозяев, тем лучше, и что чем длиннее улица, тем она беднее.
Это был богатырского сложения человек, еще молодой и красивый, характера кроткого и сосредоточенного, — всё, бывало, молчит и о чем-то
думает, — и с первого же времени хозяева стали доверять ему, и когда уезжали из дому, то знали, что Вукол и денег
не вытащит из комода, и спирта в кладовой
не выпьет.
Но это селение очень скучно на вид, и люди в нем скучные, и
думают они
не о волости, а только о том, как бы скорее отбыть срок и уехать на материк.
Как-то, прислуживая за обедом мне и одному чиновнику, он подал что-то
не так, как нужно, и чиновник крикнул на него строго: «Дурак!» Я посмотрел тогда на этого безответного старика и, помнится,
подумал, что русский интеллигент до сих пор только и сумел сделать из каторги, что самым пошлым образом свел ее к крепостному праву.
Над огнем висит на крюке большой черный котел; в нем кипит уха, серая, пенистая, которую, я
думаю, европеец
не стал бы есть ни за какие деньги.
Когда их везут на остров, то
думают не о наказании или исправлении, а только об их способности рожать детей и вести сельское хозяйство.
Она
не уменьшает бедности, а только маскирует ее, заставляя людей непосвященных
думать, что на Сахалине дети обеспечены.
Надо
думать, что охота в ссыльной колонии никогда
не примет размеров промысла, именно потому, что она ссыльная.
Главное богатство Сахалина и его будущность, быть может, завидная и счастливая,
не в пушном звере и
не в угле, как
думают, а в периодической рыбе.
Ввиду того, что солдаты лечатся у своих военных врачей, а чиновники и их семьи у себя на дому, надо
думать, что в число 11309 вошли только ссыльные и их семьи, причем каторжные составляли большинство, и что таким образом каждый ссыльный и прикосновенный к ссылке обращался за медицинскою помощью
не менее одного раза в год.
Эта странная обстановка смущает больных, и, я
думаю, ни один сифилитик и ни одна женщина
не решится говорить о своей болезнь в присутствии этого надзирателя с револьвером и мужиков.
И точно: час без малого // Последыш говорил! // Язык его не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел! И так расстроился, // Что правый глаз задергало, // А левый вдруг расширился // И — круглый, как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам, ежели // Взбунтуются они, // И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков
не думала, // Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я
думаю, еще ни один человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.
Марья Антоновна. Я
думала,
не здесь ли маменька…
Городничий. Что, Анна Андреевна? а?
Думала ли ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе и во сне
не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Анна Андреевна. Помилуйте, я никак
не смею принять на свой счет… Я
думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Так немножко прошелся,
думал,
не пройдет ли аппетит, — нет, черт возьми,
не проходит.