Неточные совпадения
Если они не открыли входа в Амур, то потому, что имели в своем распоряжении самые скудные средства для исследования,
а главное, — как гениальные люди, подозревали и почти угадывали другую правду и должны были считаться с ней.
Каждую женскую карточку я перечеркивал вдоль красным карандашом и нахожу, что это удобнее, чем иметь особую рубрику для отметки пола. Я записывал только наличных членов семьи;
если мне говорили, что старший сын уехал во Владивосток на заработки,
а второй служит в селении Рыковском в работниках, то я первого не записывал вовсе,
а второго заносил на карточку в месте его жительства.
[
Если, положим, чиновника зовут Иваном Петровичем Кузнецовым, то одну улицу называют Кузнецовской, другую Ивановской,
а третью Иваново-Петровской.]
Если жизнь возникла и течет не обычным естественным порядком,
а искусственно, и
если рост ее зависит не столько от естественных и экономических условий, сколько от теорий и произвола отдельных лиц, то подобные случайности подчиняют ее себе существенно и неизбежно и становятся для этой искусственной жизни как бы законами.
Летом люди, запряженные в бревно в пол-аршина и толще,
а в длину в несколько сажен, производят тяжелое впечатление; выражение их лиц страдальческое, особенно
если они, как это я часто наблюдал, уроженцы Кавказа.
Конечно, не было бы жаль никаких затрат,
если бы мастерские здесь были школами, где каторжные учились бы мастерствам; на самом же деле, в литейной и слесарной работают не каторжные,
а опытные мастера-поселенцы, состоящие на положении младших надзирателей, с жалованьем по 18 руб. в месяц.
Если читатель пожелает сравнить здешние участки с нашими крестьянскими наделами, то он должен еще иметь в виду, что пахотная земля здесь не ходит под паром,
а ежегодно засевается вся до последнего вершка, и потому здешние две десятины в количественном отношении стоят наших трех.
А между тем каторжник, как бы глубоко он ни был испорчен и несправедлив, любит всего больше справедливость, и
если ее нет в людях, поставленных выше его, то он из года в год впадает в озлобление, в крайнее неверие.
Этою очень короткою историей восьми сахалинских Робинзонов исчерпываются все данные, относящиеся к вольной колонизации Северного Сахалина.
Если необыкновенная судьба пяти хвостовских матросов и Кемца с двумя беглыми похожа на попытку к вольной колонизации, то эту попытку следует признать ничтожною и во всяком случае неудавшеюся. Поучительна она для нас разве в том отношении, что все восемь человек, жившие на Сахалине долго, до конца дней своих, занимались не хлебопашеством,
а рыбным и звериным промыслом.
Понятно, что страшна не сама оспа,
а слабая способность сопротивления, и
если в колонию будет завезен сыпной тиф или дифтерит и проникнет в гиляцкие юрты, то получится тот же эффект, что и от оспы.
Если уж необходимо обрусить и нельзя обойтись без этого, то, я думаю, при выборе средств для этого надо брать в расчет прежде всего не наши,
а их потребности.
Шапки долой!» И мимо вас проходят угрюмые люди с обнаженными головами и глядят на вас исподлобья, точно
если бы они сняли шапки не за 50,
а за 20–30 шагов, то вы побили бы их палкой, как г.
По этим данным, в Корсаковском посту,
если брать средние температуры, лето, осень и весна теплее, чем в Дуэ, почти на 2°,
а зима мягче почти на 5°.
Главною причиной такого благосостояния следует признать, вероятно, климат и почвенные условия, но я думаю также, что
если пригласить сюда чиновников из Александровска или Дуэ и попросить их распорядиться, то через год же во всех трех Падях будет не 26,
а 300 хозяев, не считая совладельцев, и все они окажутся «домонерачители и самовольные» и будут сидеть без куска хлеба.
Есть еще одно селение на берегу Анивы, далеко в стороне, верст за 25 или,
если плыть к нему морем, в 14 милях от поста. Оно называется Лютога, находится в пяти верстах от устья реки того же имени и основано в 1886 г. Сообщение с постом крайне неудобное: пешком по берегу или же на катере,
а для поселенцев — на сеноплавке. Жителей 53: 37 м. и 16 ж. Хозяев 33.
Но все-таки в своей щедрости мы, кажется, хватили через край; можно было бы «из уважения», как говорят мужики, отдать японцам пять-шесть Курильских островов, ближайших к Японии,
а мы отдали 22 острова, которые,
если верить японцам, приносят им теперь миллион ежегодного дохода.]
Из нее видно, что осужденный, положим, на 17 1/2 лет проводит на каторге в действительности 15 лет и 3 месяца,
если же он попал под манифест, то только 10 лет 4 месяца; осужденный на 6 лет освобождается через 5 лет и 2 мес.,
а в случае манифеста через 3 года и 6 мес.]
И без всяких статей и приказов,
а по необходимости, потому что это полезно для колонии, вне тюрьмы, в собственных домах и на вольных квартирах, живут все без исключения ссыльнокаторжные женщины, многие испытуемые и даже бессрочные,
если у них есть семьи или
если они хорошие мастера, землемеры, каюры и т. п.
Многим позволяется жить вне тюрьмы просто «по-человечности» или из рассуждения, что
если такой-то будет жить не в тюрьме,
а в избе, то от этого не произойдет ничего худого, или
если бессрочному Z. разрешается жить на вольной квартире только потому, что он приехал с женой и детьми, то не разрешить этого краткосрочному N. было бы уже несправедливо.
Пока несомненно одно, что колония была бы в выигрыше,
если бы каждый каторжный, без различия сроков, по прибытии на Сахалин тотчас же приступал бы к постройке избы для себя и для своей семьи и начинал бы свою колонизаторскую деятельность возможно раньше, пока он еще относительно молод и здоров; да и справедливость ничего бы не проиграла от этого, так как, поступая с первого же дня в колонию, преступник самое тяжелое переживал бы до перехода в поселенческое состояние,
а не после.
Если выбирают какую-нибудь приречную долину, то не потому, что она лучше других исследована и наиболее пригодна для культуры,
а потому только, что она находится недалеко от центра.
Эта мера вызвана была соображением, что
если крестьяне будут покидать остров, то в конце концов Сахалин будет лишь местом для срочной ссылки,
а не колонией.
Жизненность и процветание колонии зависят не от запрещений или приказов,
а от наличности условий, которые гарантируют покойную и обеспеченную жизнь
если не самим ссыльным, то хотя их детям и внукам.]
Барон
А. Н. Корф говорил мне, что
если крестьянин дурно ведет себя на материке, то он административным порядком высылается на Сахалин уже навсегда.
Они всё еще продолжают зависеть от тюремного начальства и снимать шапки за 50 шагов,
если живут на юге; с ними обходятся лучше и не секут их, но всё же это не крестьяне в настоящем смысле,
а арестанты.
— Здесь, за недостатком женщин, мужик сам и пашет, и стряпает, и корову доит, и белье починяет, — говорил мне барон
А. Н. Корф, — и уж
если к нему попадет женщина, то он крепко держится за нее. Посмотрите, как он наряжает ее. Женщина у ссыльных пользуется почетом.
На вопрос, сколько ее сожителю лет, баба, глядя вяло и лениво в сторону, отвечает обыкновенно: «
А чёрт его знает!» Пока сожитель на работе или играет где-нибудь в карты, сожительница валяется в постели, праздная, голодная;
если кто-нибудь из соседей войдет в избу, то она нехотя приподнимется и расскажет, зевая, что она «за мужа пришла», невинно пострадала: «Его, чёрта, хлопцы убили,
а меня в каторгу».
Жизнь впроголодь, питание иногда по целым месяцам одною только брюквой,
а у достаточных — одною соленою рыбой, низкая температура и сырость убивают детский организм чаще всего медленно, изнуряющим образом, мало-помалу перерождая все его ткани;
если бы не эмиграция, то через два-три поколения, вероятно, пришлось бы иметь дело в колонии со всеми видами болезней, зависящих от глубокого расстройства питания.
Если бы от меня зависело, то на те деньги, которые расходуются теперь на «кормовые», я устроил бы в постах и селениях чайные для всех женщин и детей, выдавал бы кормовое и одежное довольствие всем без исключения беременным женщинам и кормящим грудью,
а «кормовые» 1 1/2 — 3 руб. в месяц сохранил бы только для девушек с 13 лет до замужества и выдавал бы им эти деньги прямо на руки.
Если благотворителю известно, например, сколько среди детей грамотных, то уж он будет знать, сколько нужно послать книжек или карандашей, чтобы никого не обидеть,
а назначать игрушки и одежду удобнее всего, соображаясь с полом, возрастом и национальностью детей.
Если в саксонских и прусских тюрьмах заключенные получают мясо только три раза в неделю, каждый раз в количестве, не достигающем и 1/5 фунта, и
если тамбовский крестьянин съедает 4 ф. хлеба в день, то это не значит, что сахалинский ссыльный получает много мяса и мало хлеба,
а значит только, что германские тюрьмоведы боятся быть заподозренными в ложной филантропии и что пища тамбовского мужика отличается большим содержанием хлеба.
О характере их направляющей деятельности можно судить по следующей выдержке из резолюции преосвященного Гурия на одном из актов, хранящихся в корсаковской церкви: «
Если не во всех у них (то есть ссыльных) имеются вера и раскаяние, то во всяком случае у многих, что мною лично было усмотрено; не что иное,
а именно чувство раскаяния и вера заставляли их горько плакать, когда я поучал их в 1887 и 1888 гг.
[
Если судить по некоторым отрывочным данным, по намекам, то грамотные благополучнее отбывают наказание, чем неграмотные; по-видимому, среди последних относительно больше рецидивистов,
а первые легче получают крестьянские права; в Сиянцах записано мною 18 грамотных мужчин, и из них 13, то есть почти все взрослые грамотные, имеют крестьянское звание.
Если представить себе, что 13 человек работают, едят, проводят время в тюрьме и проч. под постоянным наблюдением одного добросовестного и умелого человека и что над этим, в свою очередь, стоит начало в лице смотрителя тюрьмы,
а над смотрителем — начальник округа и т. д., то можно успокоиться на мысли, что всё идет прекрасно.
Если из трех надзирателей один находится при работах, то другой в это время стоит около казенной лавки и отдает проходящим чиновникам честь,
а третий — томится в чьей-нибудь передней или без всякой надобности стоит навытяжку в приемной лазарета.
В случае
если какое-нибудь преступление кажется администрации из ряда вон выходящим,
а наказание, следуемое за него по «Уставу о ссыльных», недостаточно высоким, то она ходатайствует о предании виновного военно-полевому суду.
Причиной, побуждающею преступника искать спасения в бегах,
а не в труде и не в покаянии, служит главным образом не засыпающее в нем сознание жизни.
Если он не философ, которому везде и при всех обстоятельствах живется одинаково хорошо, то не хотеть бежать он не может и не должен.
Эти вачеро,
если они существуют на самом деле, пробрались в Америку не на китобойных судах,
а, вероятно, через Японию.
Для каторжного признается отлучкой,
а не побегом,
если его ловят ранее трех дней или же он добровольно возвращается ранее семи дней со времени начала побега.