Львов. Меня возмущает
человеческая жестокость… Умирает женщина. У нее есть отец и мать, которых она любит и хотела бы видеть перед смертью; те знают отлично, что она скоро умрет и что все еще любит их, но, проклятая жестокость, они точно хотят удивить Иегову своим религиозным закалом: всё еще проклинают ее! Вы, человек, которому она пожертвовала всем — и верой, и родным гнездом, и покоем совести, вы откровеннейшим образом и с самыми откровенными целями каждый день катаетесь к этим Лебедевым!
Владимир. О, если б вы знали, если б видели… отец мой! Вы не поняли эту нежную, божественную душу; или вы несправедливы, несправедливы… я повторю это перед целым миром, и так громко, что ангелы услышат и ужаснутся
человеческой жестокости…
Эта, окончившаяся пагубно и для Новгорода, и для самого грозного опричника, затея была рассчитана, во-первых, для сведения старых счетов «царского любимца» с новгородским архиепископом Пименом, которого, если не забыл читатель, Григорий Лукьянович считал укрывателем своего непокорного сына Максима, а во-вторых, для того, чтобы открытием мнимого важного заговора доказать необходимость жестокости для обуздания предателей, будто бы единомышленников князя Владимира Андреевича, и тем успокоить просыпавшуюся по временам, в светлые промежутки гнетущей болезни, совесть царя, несомненно видевшего глубокую скорбь народа по поводу смерти близкого царского родича от руки его венценосца, — скорбь скорее не о жертве, неповинно, как были убеждены и почти открыто высказывали современники, принявшей мученическую кончину, а о палаче, перешедшем, казалось, предел возможной
человеческой жестокости.
Неточные совпадения
Революции обнаруживают и высоту
человеческой природы, страстное увлечение идеей лучшего строя жизни, способность к жертвенности, забвение эгоистических интересов, — и
жестокость, неблагодарность, истребление высоких духовных ценностей.
С точки зрения сострадания к людям и
человеческим поколениям, боязни боли и
жестокости, лучше оставаться в старой системе приспособления, ничего не искать, ни за какие ценности не бороться.
Современные люди, изнеженные, размягченные и избалованные буржуазно-покойною жизнью, не выносят не этой
жестокости сердца
человеческого, — сердца их достаточно ожесточены и в мирной жизни, — они не выносят
жестокости испытаний,
жестокости движения, выводящего из покоя,
жестокости истории и судьбы.
Кто поверит, что было время, когда вся эта смесь алчности, лжи, произвола и бессмысленной
жестокости, с одной стороны, и придавленности, доведенной до поругания
человеческого образа, — с другой, называлась… жизнью?!
Я имел много разочарований в людях, я видел много низости, лживости, злобы,
жестокости, измен, много разочарований я испытал в
человеческом общении и сам был виновником этого разочарования.