За ним встают в памяти различные, менее характерные фигуры того же среднего регистра. Общими усилиями, с большим или меньшим успехом они гнали нас по программам, давая умам, что полагалось по штату. Дело, конечно, полезное. Только… это умственное питание производилось приблизительно так, как откармливают в клетках гусей, насильственно проталкивая постылую пищу, которую
бедная птица отказывается принимать в требуемом количестве по собственному побуждению.
— Нет, она понимает, подлая птица, — говорил он людям, увещевавшим его прекратить бесполезную личность к коршуну. — О! О! Видите, як туляется, подлец, по клетке! — указывал он на
бедную птицу, которая искала какого-нибудь убежища от преследующей ее линейки.
Неточные совпадения
— Постой! мы люди
бедные, // Идем в дорогу дальную, — // Ответил ей Пахом. — // Ты, вижу,
птица мудрая, // Уважь — одежу старую // На нас заворожи!
Даже
бедная няня моя, придерживая меня рукой и не отвечая на мои крики и теребенья, загляделась и заслушалась точно райской
птицы.
Но кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такие же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты, большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое логово; если же это логово выбрано неудачно, не довольно закрыто травой или степным кустарником (разумеется, в чистых полях), то непременно и там увидит его зоркий до невероятности черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных
птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине, — увидит и, зашумев как буря, упадет на
бедного зайца внезапно из облаков, унесет в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями.
Поэтому, обыкновенно, в самый разгар непонятной элоквенции, слушатель, вдруг поднявшись с земли, вскрикивал резким голосом: «Ножи, ножницы, иголки, булавки!»
Бедный старик, так внезапно пробужденный от своих мечтаний, взмахивал руками, точно подстреленная
птица, испуганно озирался и хватался за грудь.
Даже ее
бедные питомцы, угнетенные
птицы и звери, глядели на нее — по крайней мере так чудилось ей — недоверчиво и враждебно.