Но вот женщина и мальчик с сапогами ушли, и уже никого не было видно. Солнце легло спать и укрылось багряной золотой парчой, и длинные облака, красные и лиловые, сторожили его покой, протянувшись по небу. Где-то далеко, неизвестно где,
кричала выпь, точно корова, запертая в сарае, заунывно и глухо.
Неточные совпадения
Его провожали жена и невестка, и в это время, когда на нем
был хороший, чистый сюртук и в дрожки
был запряжен громадный вороной жеребец, стоивший триста рублей, старик не любил, чтобы к нему подходили мужики со своими просьбами и жалобами; он ненавидел мужиков и брезговал ими, и если видел, что какой-нибудь мужик дожидается у ворот, то
кричал гневно...
Или
кричал, если то
был нищий...
Аксинья торговала в лавке, и слышно
было во дворе, как звенели бутылки и деньги, как она смеялась или
кричала и как сердились покупатели, которых она обижала; и в то же время
было заметно, что там в лавке тайная торговля водкой уже идет.
Варвара ходила вокруг стола, угощая гостей, утомленная, растерянная, и, видимо,
была довольна, что так много кушаний и всё так богато, — никто не осудит теперь. Зашло солнце, а обед продолжался; уже не понимали, что
ели, что
пили, нельзя
было расслышать, что говорят, и только изредка, когда затихала музыка, ясно
было слышно, как на дворе
кричала какая-то баба...
Вечером
были танцы под музыку. Приехали Хрымины Младшие со своим вином, и один из них, когда танцевали кадриль, держал в обеих руках по бутылке, а во рту рюмку, и это всех смешило. Среди кадрили пускались вдруг вприсядку; зеленая Аксинья только мелькала, и от шлейфа ее дуло ветром. Кто-то оттоптал ей внизу оборку, и Костыль
крикнул...
Он давно уже не подстригал волос и бороды, оброс, уже садился в тарантас без подскока и не
кричал нищим: «Бог дасьть!» Сила у него пошла на убыль, и это
было заметно по всему.
Это
был маленький ребеночек, тощенький, жалкенький, и
было странно, что он
кричит, смотрит и что его считают человеком и даже называют Никифором.
— Не стану я больше работать на вас! —
крикнула она громко и вдруг зарыдала. — Выходит, я у вас не невестка, а работница! Весь народ смеется: «Гляди, говорят, Цыбукины какую себе работницу нашли!» Я у вас не нанималась! Я не нищая, не хамка какая,
есть у меня отец и мать.
Она, не утирая слез, устремила на старика глаза, залитые слезами, злобные, косые от гнева; лицо и шея у нее
были красны и напряжены, так как
кричала она изо всей силы.
— Отдали каторжанке Бутёкино, — продолжала Аксинья
кричать, — отдайте ей теперь всё, — мне от вас ничего не надо! Провались вы! Все вы тут одна шайка! Нагляделась я,
будет с меня! Грабили и прохожих, и проезжих, разбойники, грабили старого и малого! А кто водку продавал без патента? А фальшивые деньги? Понабили себе сундуки фальшивыми деньгами — и теперь уж я не нужна стала!
Казалось, что все эти твари
кричали и
пели нарочно, чтобы никто не спал в этот весенний вечер, чтобы все, даже сердитые лягушки, дорожили и наслаждались каждой минутой: ведь жизнь дается только один раз!
До дома
было, вероятно, верст двенадцать, но сил не хватало, не
было соображения, как идти; месяц блестел то спереди, то справа, и
кричала всё та же кукушка, уже осипшим голосом, со смехом, точно дразнила: ой, гляди, собьешься с дороги!
И при этом вздохнул и покачал головой. Вавила бросил что-то на огонь, притоптал — и тотчас же стало очень темно; видение исчезло, и по-прежнему
было только поле, небо со звездами, да шумели птицы, мешая друг другу спать. И коростель
кричал, казалось, на том самом месте, где
был костер.
Около Кузьменок подводы свернули на шоссе, а Липа пошла дальше. Уже светало. Когда она спускалась в овраг, то уклеевские избы и церковь прятались в тумане.
Было холодно, и казалось ей, что
кричит всё та же кукушка.
— Ну, что голосишь там? —
крикнула вдруг Аксинья, показываясь в дверях; по случаю похорон она
была одета во всё новое и напудрилась. — Замолчи!
— Слышишь? —
крикнула Аксинья и в сильном гневе топнула ногой. — Кому говорю? Пошла вон со двора, и чтоб ноги твоей тут не
было, каторжанка! Вон!
Неточные совпадения
Бобчинский (перебивая).Марья Антоновна, имею честь поздравить! Дай бог вам всякого богатства, червонцев и сынка-с этакого маленького, вон энтакого-с (показывает рукою), чтоб можно
было на ладонку посадить, да-с! Все
будет мальчишка
кричать: уа! уа! уа!
«Играй, Ипат!» А кучеру //
Кричит: «Пошел живей!» // Метель
была изрядная, // Играл я: руки заняты,
В канаве бабы ссорятся, // Одна
кричит: «Домой идти // Тошнее, чем на каторгу!» // Другая: — Врешь, в моем дому // Похуже твоего! // Мне старший зять ребро сломал, // Середний зять клубок украл, // Клубок плевок, да дело в том — // Полтинник
был замотан в нем, // А младший зять все нож берет, // Того гляди убьет, убьет!..
Поговорив с крестьянином, // С балкона князь
кричит: // «Ну, братцы!
будь по-вашему.
«
Пей, вахлачки, погуливай!» — // Клим весело
кричал.