Неточные совпадения
Я не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в
человеке нисколько не разрушает в нем эстетического
чувства: все это уже было высказано много раз.
И если
человек не может целый месяц ежедневно смотреть, не утомляясь, на картину, хотя бы рафаэлевскую, то нет сомнения, что не одни глаза его, но также и
чувство эстетическое пресытилось, удовлетворено на некоторое время.
И были всегда, везде тысячи
людей, вся жизнь которых была непрерывным рядом возвышенных
чувств и дел.
Пуста и бесцветна бывает жизнь только у бесцветных
людей, которые толкуют о
чувствах и потребностях, на самом деле не будучи способны иметь никаких особенных
чувств и потребностей, кроме потребности рисоваться.
Но, быть может, это не совсем уместно в нашем отвлеченном трактате; ограничимся только замечанием, что почти всякая женщина в цвете молодости кажется большинству красавицею, — потому говорить здесь было бы можно разве о неразборчивости эстетического
чувства большинства
людей, а не о том, что красота редкое явление.
А только с подобной точки зрения, не находящей себе подтверждения в действительных
чувствах и суждениях
человека, и может эстетика утверждать, будто бы в мире действительности красота есть явление редкое.
Нет
человека, одаренного эстетическим
чувством, которому бы не встречались в действительности тысячи лиц, явлений и предметов, казавшихся ему безукоризненно прекрасными.
В этом совершенно сходны с другими
чувствами и деятельностями
человека чувство и деятельность эстетические.
Но несправедливо так ограничивать поле искусства, если под «произведениями искусства» понимаются «предметы, производимые
человеком под преобладающим влиянием его стремления к прекрасному» — есть такая степень развития эстетического
чувства в народе, или, вернее оказать, в кругу высшего общества, когда под преобладающим влиянием этого стремления замышляются и исполняются почти все предметы человеческой производительности: вещи, нужные для удобства домашней жизни (мебель, посуда, убранство дома), платье, сады и т. п.
Но простое, естественное
чувство каждого
человека, не вовлеченного в пристрастие художническою или дилетантскою односторонностью, будет согласно с нами, когда мы скажем, что в природе очень много таких местоположений, таких зрелищ, которыми можно только восхищаться и в которых нечего осудить.
Человек с неиспорченных эстетическим
чувством наслаждается природою вполне, не находит недостатков в ее красоте.
Человек, находящийся под влиянием
чувства радости или печали, делается сообщителен; этого мало: он не может не выражать во внешности своего
чувства: «
чувство просится наружу».
Внезапные и потрясающие ощущения выражаются криком или восклицаниями;
чувства неприятные, переходящие в физическую боль, выражаются разными гримасами и движениями;
чувство сильного недовольства — также беспокойными, разрушительными движениями; наконец,
чувства радости и грусти — рассказом, когда есть кому рассказать, и пением, когда некому рассказывать или когда
человек не хочет рассказывать.
Естественное пение как излияние
чувства, будучи произведением природы, а не искусства, заботящегося о красоте, имеет, однако, высокую красоту; потому является в
человеке желание петь нарочно, подражать естественному пению.
Но вся ученость гармонии, все изящество развития, все богатство украшений гениальной арии, вся гибкость, все несравненное богатство голоса, ее исполняющего, не заменят недостатка искреннего
чувства, которым проникнут бедный мотив народной песни и неблестящий, мало обработанный голос
человека, который поет не из желания блеснуть и выказать свой голос и искусство, а из потребности излить свое
чувство.
Точно так искусный и впечатлительный певец может войти в свою роль, проникнуться тем
чувством, которое должна выражать его песня, и в таком случае он пропоет ее на театре, перед публикою, лучше другого
человека, поющего не на театре, — от избытка
чувства, а не на показ публике; но в таком случае певец перестает быть актером, и его пение становится песнью самой природы, а не произведением искусства.
Это увлечение
чувством мы не думаем смешивать с вдохновением: вдохновение есть особенно благоприятное настроение творческой фантазии; оно и увлечение
чувством имеют общего только то, что в
людях, одаренных поэтическим талантом и вместе особенною впечатлительностью, вдохновение может переходить в увлечение
чувством, когда предмет вдохновения располагает к
чувству.
Все другие искусства, подобно живой действительности, действуют прямо на
чувства, поэзия действует на фантазию; фантазия у одних
людей гораздо впечатлительнее и живее, нежели у других, но вообще должно сказать, что у здорового
человека ее образы бледны, слабы в сравнении с воззрениями
чувств; потому надобно сказать, что по силе и ясности субъективного впечатления поэзия далеко ниже не только действительности, но и всех других искусств.
Прекрасное, трагическое, комическое — только три наиболее определенных элемента из тысячи элементов, от которых зависит интерес жизни и перечислить которые значило бы перечислить все
чувства, все стремления, от которых может волноваться сердце
человека.
Под действительною жизнью, конечно, понимаются не только отношения
человека к предметам и существам объективного мира, но и внутренняя жизнь
человека; иногда
человек живет мечтами, — тогда мечты имеют для него (до некоторой степени и на некоторое время) значение чего-то объективного; еще чаще
человек живет в мире своего
чувства; эти состояния, если достигают интересности, также воспроизводятся искусством.
Неточные совпадения
Софья. Возможно ль, дядюшка, чтоб были в свете такие жалкие
люди, в которых дурное
чувство родится точно оттого, что есть в других хорошее. Добродетельный
человек сжалиться должен над такими несчастными.
Стародум. Как понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных
людей. Это
чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе
человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним
чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно с моим внутренним
чувством, которого я изъяснить не могла. Я теперь живо чувствую и достоинство честного
человека и его должность.
И Левина охватило новое
чувство любви к этому прежде чуждому ему
человеку, старому князю, когда он смотрел, как Кити долго и нежно целовала его мясистую руку.