«Жизнь стремится вперед и уносит красоту действительности в своем течении», говорят [Гегель и Фишер]-правда, но вместе с жизнью стремятся вперед, т. е. изменяются в своем содержании, наши желания, и, следовательно, фантастичны сожаления о том, что
прекрасное явление исчезает, — оно исчезает, исполнив свое дело, доставив ньше столько эстетического наслаждения, сколько мог вместить ньшешний день; завтра будет новый день, с новыми потребностями, и только новое прекрасное может удовлетворить их.
Неточные совпадения
Оно высказывает только, что в тех разрядах предметов и
явлений, которые могут достигать красоты,
прекрасными кажутся лучшие предметы и
явления; но не объясняет, почему самые разряды предметов и
явлений разделяются на такие, в которых является красота, и другие, в которых мы не замечаем ничего
прекрасного.
Ощущение, производимое в человеке
прекрасным, — светлая радость, похожая на ту, какою наполняет нас присутствие милого для нас существа (Я говорю о том, что прекрасно по своей сущности, а не по тому только, что прекрасно изображено искусством; о
прекрасных предметах и
явлениях, а не о
прекрасном их изображении в произведениях искусства: художественное произведение, пробуждая эстетическое наслаждение своими художественными достоинствами, может возбуждать тоску, даже отвращение сущностью изображаемого.).
Вследствие изменения точки зрения и возвышенное, подобно
прекрасному, представляется нам как
явление более самостоятельное и, однако же, более близкое человеку, нежели представлялось.
Но если по определениям
прекрасного и возвышенного, нами принимаемым,
прекрасному и возвышенному придается (независимость от фантазии, то, с другой стороны, этими определениями выставляется на первый план отношение к человеку вообще и к его понятиям тех предметов и
явлений, которые находит человек
прекрасными и возвышенными:
прекрасное то, в чем мы видим жизнь так, как мы понимаем и желаем ее, как она радует нас; великое то, что гораздо выше предметов, с которыми сравниваем его мы.
Итак, предмет, принадлежащий к редким
явлениям красоты, как показывает ближайшее рассмотрение, не истинно прекрасен, а только ближе других к
прекрасному, свободнее от искажающих случайностей».
Нет человека, одаренного эстетическим чувством, которому бы не встречались в действительности тысячи лиц,
явлений и предметов, казавшихся ему безукоризненно
прекрасными.
Вообще говоря, произведения искусства страдают всеми недостатками, какие могут быть найдены в
прекрасном живой действительности; но если искусство вообще не имеет никаких прав на предпочтение природе и жизни, то, быть может, некоторые искусства в частности обладают какими-нибудь особенными преимуществами, ставящими их произведения выше соответствующих
явлений живой действительности? быть может даже, то или другое искусство производит нечто, не имеющее себе соответствия в реальном мире?
Господствующее мнение о происхождении и значении искусства выражается так: «Имея непреодолимое стремление к
прекрасному, человек не находит истинно
прекрасного в объективной действительности; этим он поставлен в необходимость сам создавать предметы или произведения, которые соответствовали бы его требованию, предметы или
явления истинно-прекрасные».
Область ее — вся область жизни и природы; точки зрения поэта на жизнь в разнообразных ее проявлениях так же разнообразны, как понятия мыслителя об этих разнохарактерных
явлениях; а мыслитель находит в действительности очень многое, кроме
прекрасного, возвышенного и комического.
Задачею автора было исследовать вопрос об эстетических отношениях произведений искусства к
явлениям жизни, рассмотреть справедливость господствующего мнения, будто бы истинно
прекрасное, которое принимается существенным содержанием произведений искусства, не существует в объективной действительности и осуществляется только искусством.
1) Определение
прекрасного: «
прекрасное есть полное проявление общей идеи в индивидуальном
явлении» — не выдерживает критики; оно слишком широко, будучи определением формального стремления всякой человеческой деятельности.
Перед ним было
прекрасное явление, с задатками такого сильного, мучительного, безумного счастья, но оно было недоступно ему: он лишен был права не только выражать желания, даже глядеть на нее иначе, как на сестру, или как глядят на чужую, незнакомую женщину.
Нельзя сказать, чтоб он не радостно смотрел на их теперешнюю взаимную любовь, на эту нежную предупредительность, на это ничем не отвлекаемое страстное внимание Софьи Николавны к своему мужу, — нет, он веселился, глядя на них, но с примесью какого-то опасенья, с какою-то неполнотою веры в прочность и продолжительность этого
прекрасного явления.
Радуясь
прекрасному явлению в литературе нашей, как общему добру, мы с большим удовольствием извещаем читателей, что, наконец, словесность наша обогатилась первым историческим романом, первым творением в этом роде, которое имеет народную физиономию: характеры, обычаи, нравы, костюм, язык.
Неточные совпадения
— XIX век — век пессимизма, никогда еще в литературе и философии не было столько пессимистов, как в этом веке. Никто не пробовал поставить вопрос: в чем коренится причина этого
явления? А она — совершенно очевидна: материализм! Да, именно — он! Материальная культура не создает счастья, не создает. Дух не удовлетворяется количеством вещей, хотя бы они были
прекрасные. И вот здесь — пред учением Маркса встает неодолимая преграда.
Но вот что слишком немногими испытано, что очаровательность, которую всему дает любовь, вовсе не должна, по — настоящему, быть мимолетным
явлением в жизни человека, что этот яркий свет жизни не должен озарять только эпоху искания, стремления, назовем хотя так: ухаживания, или сватания, нет, что эта эпоха по — настоящему должна быть только зарею, милою,
прекрасною, но предшественницею дня, в котором несравненно больше и света и теплоты, чем в его предшественнице, свет и теплота которого долго, очень долго растут, все растут, и особенно теплота очень долго растет, далеко за полдень все еще растет.
Но характерно, что символисты начала века, в отличие от Вл. Соловьева, верили в Софию и ждали ее
явления, как
Прекрасной Дамы, но не верили в Христа.
— Может быть, я говорю глупо, но — я верю, товарищи, в бессмертие честных людей, в бессмертие тех, кто дал мне счастье жить
прекрасной жизнью, которой я живу, которая радостно опьяняет меня удивительной сложностью своей, разнообразием
явлений и ростом идей, дорогих мне, как сердце мое. Мы, может быть, слишком бережливы в трате своих чувств, много живем мыслью, и это несколько искажает нас, мы оцениваем, а не чувствуем…
Твоя
прекрасная нога — //
Явленье страсти неземной!