Неточные совпадения
С одной
стороны, приличия, с другой — обыкновенное стремление человека к самостоятельности, к «творчеству, а не списыванию копий» заставляют поэта видоизменять характеры, им списываемые с людей, которые встречались ему
в жизни, представлять их до некоторой степени неточными; кроме того, списанному с действительного человека лицу обыкновенно приходится
в романе действовать совершенно не
в той обстановке, какой оно было окружено на самом деле, и от этого внешнее сходство теряется.
Но общий очерк сюжета сам по себе еще не придает высокого поэтического достоинства
роману или повести — надобно уметь воспользоваться сюжетом; потому, оставляя без рассмотрения «самостоятельность» сюжета, обратим внимание на то, выше или ниже действительных событий «поэтичность» поэтических произведений со
стороны сюжета, как он представляется
в них вполне развитым.
Неточные совпадения
Ужель та самая Татьяна, // Которой он наедине, //
В начале нашего
романа, //
В глухой, далекой
стороне, //
В благом пылу нравоученья // Читал когда-то наставленья, // Та, от которой он хранит // Письмо, где сердце говорит, // Где всё наруже, всё на воле, // Та девочка… иль это сон?.. // Та девочка, которой он // Пренебрегал
в смиренной доле, // Ужели с ним сейчас была // Так равнодушна, так смела?
Пред ним встала картина, напомнившая заседание масонов
в скучном
романе Писемского: посреди большой комнаты, вокруг овального стола под опаловым шаром лампы сидело человек восемь;
в конце стола — патрон, рядом с ним — белогрудый, накрахмаленный Прейс, а по другую
сторону — Кутузов
в тужурке инженера путей сообщения.
Ему пришла
в голову прежняя мысль «писать скуку»: «Ведь жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит
в самой жизни, как лежат
в природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна из
сторон жизни: что ж, пойду, и среди моего
романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись
в меня, будут красками и колоритом… картина будет верна…»
И Райский развлекался от мысли о Вере, с утра его манили
в разные
стороны летучие мысли, свежесть утра, встречи
в домашнем гнезде, новые лица, поле, газета, новая книга или глава из собственного
романа. Вечером только начинает все прожитое днем сжиматься
в один узел, и у кого сознательно, и у кого бессознательно, подводится итог «злобе дня».
«Что я теперь буду делать с
романом? — размышлял он, — хотел закончить, а вот теперь
в сторону бросило, и опять не видать конца!»