Неточные совпадения
Таким образом, принимаемое нами понятие возвышенного точно так же относится к обыкновенному определению его,
как наше понятие о сущности прекрасного к прежнему взгляду, —
в обоих случаях возводится на
степень общего и существенного начала то, что прежде считалось частным и второстепенным признаком, было закрываемо от внимания другими понятиями, которые мы отбрасываем
как побочные.
Правда, что большая часть произведений искусства дает право прибавить: «ужасное, постигающее человека, более или менее неизбежно»; но, во-первых, сомнительно, до
какой степени справедливо поступает искусство, представляя это ужасное почти всегда неизбежным, когда
в самой действительности оно бывает большею частию вовсе не неизбежно, а чисто случайно; во-вторых, кажется, что очень часто только по привычке доискиваться во всяком великом произведении искусства «необходимого сцепления обстоятельств», «необходимого развития действия из сущности самого действия» мы находим, с грехом пополам, «необходимость
в ходе событий» и там, где ее вовсе нет, например,
в большей части трагедий Шекспира.
Непреднамеренность (das Nichtgewolltsein) — сущность всего прекрасного
в природе; она лежит
в его сущности
в такой
степени, что на нас чрезвычайно неприятно действует, если мы замечаем
в сфере реального прекрасного
какой бы то ни было преднамеренный расчет именно на красоту.
Но посмотрим ближе, до
какой степени справедливы упреки, делаемые прекрасному
в действительности, и до
какой степени справедливы следствия, из них выводимые.
В заключение было бы надобно объясниться насчет того, что специально называется красотою, рассмотреть вопрос о том, до
какой степени редкое явление женская красота.
Посмотрим же, до
какой степени на самом деле прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного
в действительности по свободности своей от упреков, взводимых на это последнее; после того нам легко будет решить, верно ли определяется господствующим воззрением происхождение искусства и его отношение к живой действительности.
Мы видим причину того, что из всех практических деятельностей одна строительная обыкновенно удостаивается имени изящного искусства не
в существе ее, а
в том, что другие отрасли деятельности, возвышающиеся до
степени искусства, забываются по «маловажности» своих произведений, между тем
как произведения архитектуры-, не могут быть упущены из виду по своей важности, дороговизне и, наконец, просто по своей массивности, прежде всего и больше всего остального, производимого человеком, бросаясь
в глаза.
Все отрасли промышленности, все ремесла, имеющие целью удовлетворять «вкусу» или эстетическому чувству, мы признаем «искусствами»
в такой же
степени,
как архитектуру, когда их произведения замышляются и исполняются под преобладающим влиянием стремления к прекрасному и когда другие цели (которые всегда имеет и архитектура) подчиняются этой главной цели.
Как решить этот вопрос, не входит
в сферу нашего рассуждения; но
как решен будет он, точно так же должен быть решен вопрос и о
степени уважения, которой заслуживают создания архитектуры
в значении чистого искусства, а не практической деятельности.
Пение первоначально и существенно — подобно разговору — произведение практической жизни, а не произведение искусства; но
как всякое «уменье», пение требует привычки, занятия, практики, чтобы достичь высокой
степени совершенства;
как все органы, орган пения, голос, требует обработки, ученья, для того чтобы сделаться покорным орудием воли, — и естественное пение становится
в этом отношении «искусством», но только
в том смысле,
в каком называется «искусством» уменье писать, считать, пахать землю, всякая практическая деятельность, а вовсе не
в том смысле,
какой придается слову «искусство» эстетикою.
Не вдаваясь
в метафизические суждения о том, каковы на самом деле каузальные отношения между общим и частным (причем необходимо было бы прийти к заключению, что для человека общее только бледный и мертвый экстракт на индивидуального, что поэтому между ними такое же отношение,
как между словом и реальностью), скажем только, что на самом деле индивидуальные подробности вовсе не мешают общему значению предмета, а, напротив, оживляют и дополняют его общее значение; что, во всяком случае, поэзия признает высокое превосходство индивидуального уж тем самым, что всеми силами стремится к живой индивидуальности своих образов; что с тем вместе никак не может она достичь индивидуальности, а успевает только несколько приблизиться к ней, и что
степенью этого приближения определяется достоинство поэтического образа.
С одной стороны, приличия, с другой — обыкновенное стремление человека к самостоятельности, к «творчеству, а не списыванию копий» заставляют поэта видоизменять характеры, им списываемые с людей, которые встречались ему
в жизни, представлять их до некоторой
степени неточными; кроме того, списанному с действительного человека лицу обыкновенно приходится
в романе действовать совершенно не
в той обстановке,
какой оно было окружено на самом деле, и от этого внешнее сходство теряется.
Не говорим о том, что мы до сих пор еще любим «умывать» природу,
как любили наряжать ее
в XVII веке, — это завлекло бы нас
в длинные суждения о том, что такое «грязное» и до
какой степени оно должно являться
в произведениях искусства.
Если же под прекрасным должно понимать (
как нам кажется) то,
в чем человек видит жизнь, — очевидно, что из стремления к нему происходит радостная любовь ко всему живому и что это стремление
в высочайшей
степени удовлетворяется живою действительностью.
И вот, если бы спросили у нас разъяснения, — не насчет нигилистических оттенков события, а просто лишь насчет того,
в какой степени удовлетворяет назначенная свадьба действительным желаниям князя, в чем именно состоят в настоящую минуту эти желания, как именно определить состояние духа нашего героя в настоящий момент, и пр., и пр. в этом же роде, — то мы, признаемся, были бы в большом затруднении ответить.
Неточные совпадения
Как бы то ни было, но назначение Микаладзе было для глуповцев явлением
в высшей
степени отрадным.
Но так
как он все-таки был сыном XVIII века, то
в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог бы дать очень горькие плоды, если б он не был
в значительной
степени смягчен духом легкомыслия.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него был желудок,
в котором,
как в могиле, исчезали всякие куски. Этот не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся
в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь.
В короткое время обоняние его было до такой
степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.
Мы уже видели, что так называемые вериги его были не более
как помочи; из дальнейших же объяснений летописца усматривается, что и прочие подвиги были весьма преувеличены Грустиловым и что они
в значительной
степени сдабривались духовною любовью.
Из рассказа его видно, что глуповцы беспрекословно подчиняются капризам истории и не представляют никаких данных, по которым можно было бы судить о
степени их зрелости,
в смысле самоуправления; что, напротив того, они мечутся из стороны
в сторону, без всякого плана,
как бы гонимые безотчетным страхом.