Неточные совпадения
Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому,
что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы
только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было бы еще сомнительно, дурак ли, или
только озорник.
Видно,
что молодая дама не любит поддаваться грусти;
только видно,
что грусть не хочет отстать от нее, как ни отталкивает она ее от себя.
Я хватаюсь за слово «знаю» и говорю: ты этого не знаешь, потому
что этого тебе еще не сказано, а ты знаешь
только то,
что тебе скажут; сам ты ничего не знаешь, не знаешь даже того,
что тем, как я начал повесть, я оскорбил, унизил тебя.
Но я предупредил тебя,
что таланта у меня нет, — ты и будешь знать теперь,
что все достоинства повести даны ей
только ее истинностью.
Неделю гостила смирно,
только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками; в одной книжке были хорошие картинки — звери, города; а другую книжку Марья Алексевна отняла у Верочки, как уехал гость, так
что только раз она и видела эти картинки, при нем: он сам показывал.
— Счастлив твой бог! — однако не утерпела Марья Алексевна, рванула дочь за волосы, —
только раз, и то слегка. — Ну, пальцем не трону,
только завтра чтоб была весела! Ночь спи, дура! Не вздумай плакать. Смотри, если увижу завтра,
что бледна или глаза заплаканы! Спущала до сих пор… не спущу. Не пожалею смазливой-то рожи, уж заодно пропадать будет, так хоть дам себя знать.
Это, я знаю, у вас в книгах писано, Верочка,
что только нечестным да злым и хорошо жить на свете.
— Ты напрасно думаешь, милая Жюли,
что в нашей нации один тип красоты, как в вашей. Да и у вас много блондинок. А мы, Жюли, смесь племен, от беловолосых, как финны («Да, да, финны», заметила для себя француженка), до черных, гораздо чернее итальянцев, — это татары, монголы («Да, монголы, знаю», заметила для себя француженка), — они все дали много своей крови в нашу! У нас блондинки, которых ты ненавидишь,
только один из местных типов, — самый распространенный, но не господствующий.
— Это удивительно! но она великолепна! Почему она не поступит на сцену? Впрочем, господа, я говорю
только о том,
что я видела. Остается вопрос, очень важный: ее нога? Ваш великий поэт Карасен, говорили мне, сказал,
что в целой России нет пяти пар маленьких и стройных ног.
— Нет, m-llе Жюли, вы обманулись, смею вас уверить, в вашем заключении; простите,
что осмеливаюсь противоречить вам, но она — моя любовница. Это была обыкновенная любовная ссора от ревности; она видела,
что я первый акт сидел в ложе m-lle Матильды, —
только и всего!
Верочка опять видела прежнюю Марью Алексевну. Вчера ей казалось,
что из — под зверской оболочки проглядывают человеческие черты, теперь опять зверь, и
только. Верочка усиливалась победить в себе отвращение, но не могла. Прежде она
только ненавидела мать, вчера думалось ей,
что она перестает ее ненавидеть, будет
только жалеть, — теперь опять она чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
— Да, могу благодарить моего создателя, — сказала Марья Алексевна: — у Верочки большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту,
что она вхожа будет в такой дом;
только учительница-то моя не совсем здорова, — Марья Алексевна говорила особенно громко, чтобы Верочка услышала и поняла появление перемирия, а сама, при всем благоговении, так и впилась глазами в гостей: — не знаю, в силах ли будет выйти и показать вам пробу свою на фортепьянах. — Верочка, друг мой, можешь ты выйти, или нет?
— Ваша дочь нравится моей жене, теперь надобно
только условиться в цене и, вероятно, мы не разойдемся из — за этого. Но позвольте мне докончить наш разговор о нашем общем знакомом. Вы его очень хвалите. А известно ли вам,
что он говорит о своих отношениях к вашему семейству, — например, с какою целью он приглашал нас вчера в вашу ложу?
Может быть, Верочка в своем смятении ничего не поймет и согласится посидеть в незнакомой компании, а если и сейчас уйдет, — ничего, это извинят, потому
что она
только вступила на поприще авантюристки и, натурально, совестится на первых порах.
— «Только-то — думает спасаемый: — я думал, уж она черт знает
чего потребует, и уж чорт знает на
что ни был бы готов».
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете,
что другие забудут его
только в том случае, когда вы не будете напоминать о нем каким бы то ни было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
Я не привыкла к богатству — мне самой оно не нужно, — зачем же я стану искать его
только потому,
что другие думают,
что оно всякому приятно и, стало быть, должно быть приятно мне?
Я не была в обществе, не испытывала,
что значит блистать, и у меня еще нет влечения к этому, — зачем же я стану жертвовать чем-нибудь для блестящего положения
только потому,
что, по мнению других, оно приятно?
Для того,
что не нужно мне самой, — я не пожертвую ничем, — не
только собой, даже малейшим капризом не пожертвую.
Так теперь я не знаю,
что я буду чувствовать, если я полюблю мужчину, я знаю
только то,
что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу никому быть обязана ничем, чтобы никто не смел сказать мне: ты обязана делать для меня что-нибудь!
Я хочу делать
только то,
чего буду хотеть, и пусть другие делают так же; я не хочу ни от кого требовать ничего, я хочу не стеснять ничьей свободы и сама хочу быть свободна.
Даже в истории народов: этими случаями наполнены томы Юма и Гиббона, Ранке и Тьерри; люди толкаются, толкаются в одну сторону
только потому,
что не слышат слова: «а попробуйте — ко, братцы, толкнуться в другую», — услышат и начнут поворачиваться направо кругом, и пошли толкаться в другую сторону.
Показавши приятелям любовницу своей фантазии, он увидел,
что любовница гораздо лучше,
что всякое другое достоинство, большинство людей оценивает с точностью
только по общему отзыву.
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты, он мог говорить
только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала,
что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
Как
только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара,
что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать,
что она не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились,
что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать,
что Анна Петровна знает», и пошла сообщить барыне.
Обстоятельства были так трудны,
что Марья Алексевна
только махнула рукою. То же самое случилось и с Наполеоном после Ватерлооской битвы, когда маршал Груши оказался глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет стал буянить, как Верочка: Наполеон тоже бился, бился, совершал чудеса искусства, — и остался не при
чем, и мог
только махнуть рукой и сказать: отрекаюсь от всего, делай, кто хочет,
что хочет и с собою, и со мною.
Если судить по ходу дела, то оказывалось: Верочка хочет того же,
чего и она, Марья Алексевна,
только, как ученая и тонкая штука, обрабатывает свою материю другим манером.
Девушка начинала тем,
что не пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его под своею командою и, убеждаясь,
что из двух зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она узнавала,
что такое значит осчастливливать без любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она обращалась в обыкновенную хорошую даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и, живя на земле,
только коптит небо.
Впрочем, мы знаем пока
только,
что это было натурально со стороны Верочки: она не стояла на той степени развития, чтобы стараться «побеждать дикарей» и «сделать этого медведя ручным», — да и не до того ей было: она рада была,
что ее оставляют в покое; она была разбитый, измученный человек, которому как-то посчастливилось прилечь так,
что сломанная рука затихла, и боль в боку не слышна, и который боится пошевельнуться, чтоб не возобновилась прежняя ломота во всех суставах.
Оба рано привыкли пробивать себе дорогу своей грудью, не имея никакой поддержки; да и вообще, между ними было много сходства, так
что, если бы их встречать
только порознь, то оба они казались бы людьми одного характера.
Мы теперь видим
только Лопухова, Кирсанов явится гораздо позднее, а врознь от Кирсанова о Лопухове можно заметить
только то,
что надобно было бы повторять и о Кирсанове.
Но они рассуждают иначе: видите ли, медицина находится теперь в таком младенчествующем состоянии,
что нужно еще не лечить, а
только подготовлять будущим врачам материалы для уменья лечить.
Такое время очень благоприятно для кутежа не
только со стороны готовности, но и со стороны возможности: пить дешевле,
чем есть и одеваться.
Но Федя скоро кончил чай и отправился учиться. Таким образом важнейший результат вечера был
только тот,
что Марья Алексевна составила себе выгодное мнение об учителе, видя,
что ее сахарница, вероятно, не будет терпеть большого ущерба от перенесения уроков с утра на вечер.
Однако ж это «пожалуй» звучит похоже на тo,
что «я готова, чтобы
только отвязаться», — думает учитель.
— Вот оно: «ах, как бы мне хотелось быть мужчиною!» Я не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти эту задушевную тайну. А большею частью нечего и доискиваться ее — она прямо высказывается, даже без всякого вызова, как
только женщина чем-нибудь расстроена, — тотчас же слышишь что-нибудь такое: «Бедные мы существа, женщины!» или: «мужчина совсем не то,
что женщина», или даже и так, прямыми словами: «Ах, зачем я не мужчина!».
— Кажется, никого особенно. Из них никого сильно. Но нет, недавно мне встретилась одна очень странная женщина. Она очень дурно говорила мне о себе, запретила мне продолжать знакомство с нею, — мы виделись по совершенно особенному случаю — сказала,
что когда мне будет крайность, но такая,
что оставалось бы
только умереть, чтобы тогда я обратилась к ней, но иначе — никак. Ее я очень полюбила.
А вот
что в самом деле странно, Верочка, —
только не нам с тобою, —
что ты так спокойна.
Или у Диккенса — у него это есть,
только он как будто этого не надеется;
только желает, потому
что добрый, а сам знает,
что этому нельзя быть.
Нет, им
только жалко, а они думают,
что в самом деле так и останется, как теперь, — немного получше будет, а все так же.
Если бы они это говорили, я бы знала,
что умные и добрые люди так думают; а то ведь мне все казалось,
что это
только я так думаю, потому
что я глупенькая девочка,
что кроме меня, глупенькой, никто так не думает, никто этого в самом деле не ждет.
Нет, Верочка, это не странно,
что передумала и приняла к сердцу все это ты, простенькая девочка, не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые стали этому учить и доказали,
что этому так надо быть,
что это непременно так будет,
что «того не может не быть; не странно,
что ты поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, — и
только.
Верочка сначала едва удерживалась от слишком заметной улыбки, но постепенно ей стало казаться, — как это ей стало казаться? — нет, это не так, нет, это так!
что Лопухов, хоть отвечал Марье Алексевне, но говорит не с Марьей Алексевною, а с нею, Верочкою,
что над Марьей Алексевною он подшучивает, серьезно же и правду, и
только правду, говорит одной ей, Верочке.
Когда коллежский секретарь Иванов уверяет коллежского советника Ивана Иваныча,
что предан ему душою и телом, Иван Иваныч знает по себе,
что преданности душою и телом нельзя ждать ни от кого, а тем больше знает,
что в частности Иванов пять раз продал отца родного за весьма сходную цену и тем даже превзошел его самого, Ивана Иваныча, который успел предать своего отца
только три раза, а все-таки Иван Иваныч верит,
что Иванов предан ему, то есть и не верит ему, а благоволит к нему за это, и хоть не верит, а дает ему дурачить себя, — значит, все-таки верит, хоть и не верит.
От него есть избавленье
только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до
чего; но таких героев мошенничества чрезвычайно мало, почти
что не попадается в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
Потому, если вам укажут хитреца и скажут: «вот этого человека никто не проведет» — смело ставьте 10 р. против 1 р.,
что вы, хоть вы человек и не хитрый, проведете этого хитреца, если
только захотите, а еще смелее ставьте 100 р. против 1 р.,
что он сам себя на чем-нибудь водит за нос, ибо это обыкновеннейшая, всеобщая черта в характере у хитрецов, на чем-нибудь водить себя за нос.
Вот Верочка играет, Дмитрий Сергеич стоит и слушает, а Марья Алексевна смотрит, не запускает ли он глаз за корсет, — нет, и не думает запускать! или иной раз вовсе не глядит на Верочку, а так куда-нибудь глядит, куда случится, или иной раз глядит на нее, так просто в лицо ей глядит, да так бесчувственно,
что сейчас видно: смотрит на нее
только из учтивости, а сам думает о невестином приданом, — глаза у него не разгораются, как у Михаила Иваныча.
— Нельзя, наблюдаю, Михаил Иваныч; такая уж обязанность матери, чтобы дочь в чистоте сохранить, и могу вам поручиться насчет Верочки.
Только вот
что я думаю, Михаил Иваныч: король-то французский какой был веры?
— Стало быть, правду говорят холодные практические люди,
что человеком управляет
только расчет выгоды?
Вот именно этот подслушанный разговор и привел Марью Алексевну к убеждению,
что беседы с Дмитрием Сергеичем не
только не опасны для Верочки, — это она и прежде думала, — а даже принесут ей пользу, помогут ее заботам, чтобы Верочка бросила глупые неопытные девические мысли и поскорее покончила венчаньем дело с Михаилом Иванычем.