Неточные совпадения
Мы грубы, но от нашей грубости терпим мы же сами. Мы исполнены предрассудков, но ведь мы же сами страдаем от них, это чувствуется нами. Будем искать счастья,
и найдем гуманность,
и станем добры, — это дело пойдет, — поживем, доживем.
Он повиновался молча. Вошел в свою комнату, сел опять за свой письменный стол, у которого сидел такой спокойный, такой довольный за четверть часа перед тем, взял опять перо… «В такие-то минуты
и надобно уметь владеть собою; у меня есть воля, —
и все пройдет… пройдет»… А перо, без его ведома, писало среди какой-то
статьи: «перенесет ли? — ужасно, — счастье погибло»…
Добрые
и сильные, честные
и умеющие, недавно вы начали возникать между нами, но вас уже не мало,
и быстро
становится все больше.
Однажды, — Вера Павловна была еще тогда маленькая; при взрослой дочери Марья Алексевна не
стала бы делать этого, а тогда почему было не сделать? ребенок ведь не понимает!
и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да
и кухарка не
стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но так уже случилось, что душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, — а это
и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле!).
Когда Верочке было двенадцать лет, она
стала ходить в пансион, а к ней
стал ходить фортепьянный учитель, — пьяный, но очень добрый немец
и очень хороший учитель, но, по своему пьянству, очень дешевый.
Когда Верочке исполнилось шестнадцать лет, она перестала учиться у фортепьянного учителя
и в пансионе, а сама
стала давать уроки в том же пансионе; потом мать нашла ей
и другие уроки.
Через полгода мать перестала называть Верочку цыганкою
и чучелою, а
стала наряжать лучше прежнего, а Матрена, — это была уже третья Матрена, после той: у той был всегда подбит левый глаз, а у этой разбита левая скула, но не всегда, — сказала Верочке, что собирается сватать ее начальник Павла Константиныча,
и какой-то важный начальник, с орденом на шее.
Действительно, мелкие чиновники в департаменте говорили, что начальник отделения, у которого служит Павел Константиныч,
стал благосклонен к нему, а начальник отделения между своими ровными
стал выражать такое мнение, что ему нужно жену хоть бесприданницу, но красавицу,
и еще такое мнение, что Павел Константиныч хороший чиновник.
— А вы, Павел Константиныч, что сидите, как пень? Скажите
и вы от себя, что
и вы как отец ей приказываете слушаться матери, что мать не
станет учить ее дурному.
Чай, наполовину налитый густыми, вкусными сливками, разбудил аппетит. Верочка приподнялась на локоть
и стала пить. — «Как вкусен чай, когда он свежий, густой
и когда в нем много сахару
и сливок! Чрезвычайно вкусен! Вовсе не похож на тот спитой, с одним кусочком сахару, который даже противен. Когда у меня будут свои деньги, я всегда буду пить такой чай, как этот».
И отец твой, дурак, меня уважать
стал, по струнке
стал у меня ходить, я его вышколила!
— Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла, что мать говорит правду, а то все на дыбы подымалась, — Верочка сделала нетерпеливое движение, — ну, хорошо, не
стану говорить, не расстраивайся. А я вчера так
и заснула у тебя в комнате, может, наговорила чего лишнего. Я вчера не в своем виде была. Ты не верь тому, что я с пьяных-то глаз наговорила, — слышишь? не верь.
Марья Алексевна так
и велела: немножко пропой, а потом заговори. — Вот, Верочка
и говорит, только, к досаде Марьи Алексевны, по — французски, — «экая дура я какая, забыла сказать, чтобы по — русски»; — но Вера говорит тихо… улыбнулась, — ну, значит, ничего, хорошо. Только что ж он-то выпучил глаза? впрочем, дурак, так дурак
и есть, он только
и умеет хлопать глазами. А нам таких-то
и надо. Вот, подала ему руку — умна
стала Верка, хвалю.
— Если вы будете выламывать дверь, я разобью окно
и стану звать на помощь. А вам не дамся в руки живая.
— Маменька, прежде я только не любила вас; а со вчерашнего вечера мне
стало вас
и жалко. У вас было много горя,
и оттого вы
стали такая. Я прежде не говорила с вами, а теперь хочу говорить, только когда вы не будете сердиться. Поговорим тогда хорошенько, как прежде не говорили.
Конечно, не очень-то приняла к сердцу эти слова Марья Алексевна; но утомленные нервы просят отдыха,
и у Марьи Алексевны
стало рождаться раздумье: не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка, уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее ничего нельзя сделать, ведь не женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь еще
и неизвестно, что она ему сказала, — ведь они руки пожали друг другу, — что ж это значит?
— Хорошо — с; ну, а вот это вы назовете сплетнями. — Он
стал рассказывать историю ужина. Марья Алексевна не дала ему докончить: как только произнес он первое слово о пари, она вскочила
и с бешенством закричала, совершенно забывши важность гостей...
Потом она
стала благодарить гостя за спасение жизни ее
и чести ее дочери.
— Мсье Сторешни́к, — начала она холодным, медленным тоном: — вам известно мое мнение о деле, по которому мы видимся теперь
и которое,
стало быть, мне не нужно вновь характеризовать.
Она добра
и благородна, потому не
стала бы обижать вас.
Жюли
стала объяснять выгоды: вы избавитесь от преследований матери, вам грозит опасность быть проданной, он не зол, а только недалек, недалекий
и незлой муж лучше всякого другого для умной женщины с характером, вы будете госпожею в доме.
Я не привыкла к богатству — мне самой оно не нужно, — зачем же я
стану искать его только потому, что другие думают, что оно всякому приятно
и,
стало быть, должно быть приятно мне?
Я не была в обществе, не испытывала, что значит блистать,
и у меня еще нет влечения к этому, — зачем же я
стану жертвовать чем-нибудь для блестящего положения только потому, что, по мнению других, оно приятно?
Сторешников слышал
и видел, что богатые молодые люди приобретают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, — ну, он
и добивался сделать Верочку своею любовницею: другого слова не приходило ему в голову; услышал он другое слово: «можно жениться», — ну,
и стал думать на тему «жена», как прежде думал на тему «любовница».
Была
и еще одна причина в том же роде: мать Сторешникова, конечно,
станет противиться женитьбе — мать в этом случае представительница света, — а Сторешников до сих пор трусил матери
и, конечно, тяготился своею зависимостью от нее. Для людей бесхарактерных очень завлекательна мысль: «я не боюсь; у меня есть характер».
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою комнату. Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему: только что
стал он дремать, вошла Матрена
и сказала, что хозяйский человек пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней. Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
Как только она позвала Верочку к папеньке
и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки,
стали упрекать, что она не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает»,
и пошла сообщить барыне.
Обстоятельства были так трудны, что Марья Алексевна только махнула рукою. То же самое случилось
и с Наполеоном после Ватерлооской битвы, когда маршал Груши оказался глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет
стал буянить, как Верочка: Наполеон тоже бился, бился, совершал чудеса искусства, —
и остался не при чем,
и мог только махнуть рукой
и сказать: отрекаюсь от всего, делай, кто хочет, что хочет
и с собою,
и со мною.
— Я заслужу, заслужу другой ответ, вы спасаете меня! — он схватил ее руку
и стал целовать.
Мать жениха боролась недели три, но сын побивал ее домом,
и она
стала смиряться.
Если бы я хотел сочинять эффектные столкновения, я б
и дал этому положению трескучую развязку: но ее не было на деле; если б я хотел заманивать неизвестностью, я бы не
стал говорить теперь же, что ничего подобного не произошло; но я пишу без уловок,
и потому вперед говорю: трескучего столкновения не будет, положение развяжется без бурь, без громов
и молний.
Известно, как в прежние времена оканчивались подобные положения: отличная девушка в гадком семействе; насильно навязываемый жених пошлый человек, который ей не нравится, который сам по себе был дрянноватым человеком,
и становился бы чем дальше, тем дряннее, но, насильно держась подле нее, подчиняется ей
и понемногу
становится похож на человека таксебе, не хорошего, но
и не дурного.
Но теперь чаще
и чаще
стали другие случаи: порядочные люди
стали встречаться между собою. Да
и как же не случаться этому все чаще
и чаще, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? А со временем это будет самым обыкновенным случаем, а еще со временем
и не будет бывать других случаев, потому что все люди будут порядочные люди. Тогда будет очень хорошо.
Она не прибавила в мыслях: «а впрочем, не интересуюсь», потому что
и вопроса не было,
станет ли она им интересоваться.
Когда он был в третьем курсе, дела его
стали поправляться: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом
стали находиться другие уроки,
и вот уже два года перестал нуждаться
и больше года жил на одной квартире, но не в одной, а в двух разных комнатах, — значит, не бедно, — с другим таким же счастливцем Кирсановым.
Это черта любопытная; в последние лет десять
стала являться между некоторыми лучшими из медицинских студентов решимость не заниматься, по окончании курса, практикою, которая одна дает медику средства для достаточной жизни,
и при первой возможности бросить медицину для какой-нибудь из ее вспомогательных наук — для физиологии, химии, чего-нибудь подобного.
Верочка взяла первые ноты, какие попались, даже не посмотрев, что это такое, раскрыла тетрадь опять, где попалось,
и стала играть машинально, — все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но пьеса попалась со смыслом, что-то из какой-то порядочной оперы,
и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать.
Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел, что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи или
и вовсе жених.
Стало быть, Лопухова пригласили не в качестве кавалера; зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно.
Стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы не брать тапера. «Хорошо, — подумал он: — извините, Марья Алексевна»,
и подошел к Павлу Константинычу.
Она настаивала, чтобы вечера вовсе не было, но вечер устроился, маленький, без выставки,
стало быть, неотяготительный для нее,
и она, — чего никак не ожидала, — забыла свое горе: в эти годы горевать так не хочется, бегать, хохотать
и веселиться так хочется, что малейшая возможность забыть заставляет забыть на время горе.
— Но нет, представьте, что вам очень, очень нужно было бы, чтоб она сделала для вас что-нибудь,
и она сказала бы вам: «если я это сделаю, это будет мучить меня», — повторили бы вы ваше требование,
стали ли бы настаивать?
«Как это так скоро, как это так неожиданно, — думает Верочка, одна в своей комнате, по окончании вечера: — в первый раз говорили
и стали так близки! за полчаса вовсе не знать друг друга
и через час видеть, что
стали так близки! как это странно!»
А вот он говорит, что его невеста растолковала всем, кто ее любит, что это именно все так будет, как мне казалось,
и растолковала так понятно, что все они
стали заботиться, чтоб это поскорее так было.
Нет, Верочка, это не странно, что передумала
и приняла к сердцу все это ты, простенькая девочка, не слышавшая
и фамилий-то тех людей, которые
стали этому учить
и доказали, что этому так надо быть, что это непременно так будет, что «того не может не быть; не странно, что ты поняла
и приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, —
и только.
А ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно, что это одно
и натурально, одно
и по — человечески; просто по — человечески; — «я чувствую радость
и счастье» — значит «мне хочется, чтобы все люди
стали радостны
и счастливы» — по — человечески, Верочка, эти обе мысли одно.
Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя
и стала расспрашивать, кто он, что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он живет, как думает жить; учитель отвечал коротко
и неопределенно, что родственники есть, живут в провинции, люди небогатые, он сам живет уроками, останется медиком в Петербурге; словом сказать, из всего этого не выходило ничего.
Что это? учитель уж
и позабыл было про свою фантастическую невесту, хотел было сказать «не имею на примете», но вспомнил: «ах, да ведь она подслушивала!» Ему
стало смешно, — ведь какую глупость тогда придумал! Как это я сочинил такую аллегорию, да
и вовсе не нужно было! Ну вот, подите же, говорят, пропаганда вредна — вон, как на нее подействовала пропаганда, когда у ней сердце чисто
и не расположено к вредному; ну, подслушала
и поняла, так мне какое дело?
Верочка сначала едва удерживалась от слишком заметной улыбки, но постепенно ей
стало казаться, — как это ей
стало казаться? — нет, это не так, нет, это так! что Лопухов, хоть отвечал Марье Алексевне, но говорит не с Марьей Алексевною, а с нею, Верочкою, что над Марьей Алексевною он подшучивает, серьезно же
и правду,
и только правду, говорит одной ей, Верочке.
— Это было для Верочки
и для Дмитрия Сергеича, — он теперь уж
и в мыслях Марьи Алексевны был не «учитель», а «Дмитрий Сергеич»; — а для самой Марьи Алексевны слова ее имели третий, самый натуральный
и настоящий смысл: «надо его приласкать; знакомство может впоследствии пригодиться, когда будет богат, шельма»; это был общий смысл слов Марьи Алексевны для Марьи Алексевны, а кроме общего, был в них для нее
и частный смысл: «приласкавши,
стану ему говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить по целковому за урок».
По-видимому, частный смысл ее слов, — надежда сбить плату, — противоречил ее же мнению о Дмитрии Сергеиче (не о Лопухове, а о Дмитрии Сергеиче), как об алчном пройдохе: с какой
стати корыстолюбец будет поступаться в деньгах для нашей бедности? а если Дмитрий Сергеич поступился, то, по — настоящему, следовало бы ей разочароваться в нем, увидеть в нем человека легкомысленного
и, следовательно, вредного.