Неточные совпадения
В
то время как она, расстроенная огорчением от дочери и в расстройстве налившая много рому в свой пунш, уже давно храпела, Михаил Иваныч Сторешников ужинал в каком-то моднейшем ресторане с другими кавалерами, приходившими в ложу. В компании было еще четвертое
лицо, — француженка, приехавшая с офицером. Ужин приближался к концу.
Я бы ничего не имела возразить, если бы вы покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой были с ними обоими; но променять француженку на русскую… воображаю! бесцветные глаза, бесцветные жиденькие волосы, бессмысленное, бесцветное
лицо… виновата, не бесцветное, а, как вы говорите, кровь со сливками,
то есть кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы!
Он согласен, и на его
лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его только в
том случае, когда вы не будете напоминать о нем каким бы
то ни было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
Через два дня учитель опять нашел семейство за чаем и опять отказался от чаю и
тем окончательно успокоил Марью Алексевну. Но в этот раз он увидел за столом еще новое
лицо — офицера, перед которым лебезила Марья Алексевна. «А, жених!»
Если Марья Алексевна могла повторить с удовольствием от своего
лица его внушения Верочке по вопросу о предложении Сторешникова,
то и он мог бы с удовольствием подписать «правда» под ее пьяною исповедью Верочке.
Им, видите ли, обоим думалось, что когда дело идет об избавлении человека от дурного положения,
то нимало не относится к делу, красиво ли
лицо у этого человека, хотя бы он даже был и молодая девушка, а о влюбленности или невлюбленности тут нет и речи.
Я не из
тех художников, у которых в каждом слове скрывается какая-нибудь пружина, я пересказываю
то, что думали и делали люди, и только; если какой-нибудь поступок, разговор, монолог в мыслях нужен для характеристики
лица или положения, я рассказываю его, хотя бы он и не отозвался никакими последствиями в дальнейшем ходе моего романа.
Вы перестаете быть важным действующим
лицом в жизни Верочки, Марья Алексевна, и, расставаясь с вами, автор этого рассказа просит вас не сетовать на
то, что вы отпускаетесь со сцены с развязкою, несколько невыгодной для вас.
Я рад был бы стереть вас с
лица земли, но я уважаю вас: вы не портите никакого дела; теперь вы занимаетесь дурными делами, потому что так требует ваша обстановка, но дать вам другую обстановку, и вы с удовольствием станете безвредны, даже полезны, потому что без денежного расчета вы не хотите делать зла, а если вам выгодно,
то можете делать что угодно, — стало быть, даже и действовать честно и благородно, если так будет нужно.
Вера Павловна оправилась и слушала уже с
тем тяжелым интересом, с каким рассматриваешь черты милого
лица, искаженные болезнью.
И точно: от вина
лицо портится, и это не могло вдруг пройти, а тогда уж прошло, и цвет
лица у меня стал нежный, и глаза стали яснее; и опять
то, что я от прежнего обращения отвыкла, стала говорить скромно, знаете, мысли у меня скоро стали скромные, когда я перестала пить, а в словах я еще путалась и держала себя иногда в забывчивости, по прежнему неряшеству; а к этому времени я уж попривыкла и держать себя, и говорить скромнее.
Если бы кто посторонний пришел посоветоваться с Кирсановым о таком положении, в каком Кирсанов увидел себя, когда очнулся, и если бы Кирсанов был совершенно чужд всем
лицам, которых касается дело, он сказал бы пришедшему советоваться: «поправлять дело бегством — поздно, не знаю, как оно разыграется, но для вас, бежать или оставаться — одинаково опасно, а для
тех, о спокойствии которых вы заботитесь ваше бегство едва ли не опаснее, чем
то, чтобы вы оставались».
Если бы Кирсанов рассмотрел свои действия в этом разговоре как теоретик, он с удовольствием заметил бы: «А как, однако же, верна теория; самому хочется сохранить свое спокойствие, возлежать на лаврах, а толкую о
том, что, дескать, ты не имеешь права рисковать спокойствием женщины; а это (ты понимай уж сам) обозначает, что, дескать, я действительно совершал над собою подвиги благородства к собственному сокрушению, для спокойствия некоторого
лица и для твоего, мой друг; а потому и преклонись перед величием души моей.
Половину времени Вера Павловна тихо сидела в своей комнате одна, отсылая мужа, половину времени он сидел подле нее и успокоивал ее все
теми же немногими словами, конечно, больше не словами, а
тем, что голос его был ровен и спокоен, разумеется, не бог знает как весел, но и не грустен, разве несколько выражал задумчивость, и
лицо также.
Борьба была тяжела. Цвет
лица Веры Павловны стал бледен. Но, по наружности, она была совершенно спокойна, старалась даже казаться веселою, это даже удавалось ей почти без перерывов. Но если никто не замечал ничего, а бледность приписывали какому-нибудь легкому нездоровью,
то ведь не Лопухову же было это думать и не видеть, да ведь он и так знал, ему и смотреть-то было нечего.
Вера Павловна уж давно смотрела на мужа
теми же самыми глазами, подозрительными, разгорающимися от гнева, какими смотрел на него Кирсанов в день теоретического разговора. Когда он кончил, ее
лицо пылало.
А главное в
том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал дела в свои руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное
лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только на этом условии и взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел на нем честный человек, а в дело нечего вам мешаться, я буду делать», — «а если так,
то можно, возьму место», но ведь и не в этом важность, что власть, а в
том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной литературной работы, и от уроков, и от прежнего места на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Тогда-то узнал наш кружок и
то, что у него были стипендиаты, узнал большую часть из
того о его личных отношениях, что я рассказал, узнал множество историй, далеко, впрочем, не разъяснявших всего, даже ничего не разъяснявших, а только делавших Рахметова
лицом еще более загадочным для всего кружка, историй, изумлявших своею странностью или совершенно противоречивших
тому понятию, какое кружок имел. о нем, как о человеке, совершенно черством для личных чувств, не имевшем, если можно так выразиться, личного сердца, которое билось бы ощущениями личной жизни.
Летами, голосом, чертами
лица, насколько запомнил их рассказчик, проезжий тоже подходил к Рахметову; но рассказчик тогда не обратил особого внимания на своего спутника, который к
тому же недолго и был его спутником, всего часа два: сел в вагон в каком-то городишке, вышел в какой-то деревне; потому рассказчик мог описывать его наружность лишь слишком общими выражениями, и полной достоверности тут нет: по всей вероятности, это был Рахметов, а впрочем, кто ж его знает?
«Ну, думает проницательный читатель, теперь главным
лицом будет Рахметов и заткнет за пояс всех, и Вера Павловна в него влюбится, и вот скоро начнется с Кирсановым
та же история, какая была с Лопуховым».
Рахметов просидит вечер, поговорит с Верою Павловною; я не утаю от тебя ни слова из их разговора, и ты скоро увидишь, что если бы я не хотел передать тебе этого разговора,
то очень легко было бы и не передавать его, и ход событий в моем рассказе нисколько не изменился бы от этого умолчания, и вперед тебе говорю, что когда Рахметов, поговорив с Верою Павловною, уйдет,
то уже и совсем он уйдет из этого рассказа, и что не будет он ни главным, ни неглавным, вовсе никаким действующим
лицом в моем романе.
Понял ли ты теперь, проницательный читатель, что хотя много страниц употреблено на прямое описание
того, какой человек был Рахметов, но что, в сущности, еще гораздо больше страниц посвящено все исключительно
тому же, чтобы познакомить тебя все с
тем же
лицом, которое вовсе не действующее
лицо в романе?
Те читатели, которые близко знают живых людей этого типа, надеюсь, постоянно видели с самого начала, что главные мои действующие
лица — нисколько не идеалы, а люди вовсе не выше общего уровня людей своего типа, что каждый из людей их типа переживал не два, не три события, в которых действовал нисколько не хуже
того, как они у меня.
Да, она еще не видела
лица ее, вовсе не видела ее. Как же ей казалось, что она видит ее? Вот уж год, с
тех пор как она говорит с ним, с
тех пор как он смотрит на нее, целует ее, она так часто видит ее, эту светлую красавицу, и красавица не прячется от нее, как она не прячется от него, она вся является ей.
Лица имели
ту мягкость и нежность, которая развивается только от жизни в довольстве.