Неточные совпадения
Утром Марья Алексевна подошла
к шкапчику и дольше обыкновенного стояла у
него, и все говорила: «
слава богу, счастливо было,
слава богу!», даже подозвала
к шкапчику Матрену и сказала: «на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после не то чтобы драться да ругаться, как бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку.
— Милое дитя мое, вы удивляетесь и смущаетесь, видя человека, при котором были вчера так оскорбляемы, который, вероятно, и сам участвовал в оскорблениях. Мой муж легкомыслен, но
он все-таки лучше других повес. Вы
его извините для меня, я приехала
к вам с добрыми намерениями. Уроки моей племяннице — только предлог; но надобно поддержать
его. Вы сыграете что-нибудь, — покороче, — мы
пойдем в вашу комнату и переговорим. Слушайте меня, дитя мое.
Он редко играл роль в домашней жизни. Но Марья Алексевна была строгая хранительница добрых преданий, и в таком парадном случае, как объявление дочери о предложении, она назначила мужу ту почетную роль, какая по праву принадлежит главе семейства и владыке. Павел Константиныч и Марья Алексевна уселись на диване, как на торжественнейшем месте, и
послали Матрену просить барышню пожаловать
к ним.
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою комнату. Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось
ему: только что стал
он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать
к ней. Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
Как только она позвала Верочку
к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она не по — приятельски себя ведет, ничего
им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это
он сделал потихоньку от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает», и
пошла сообщить барыне.
Видя, что сын ушел, Анна Петровна прекратила обморок. Сын решительно отбивается от рук! В ответ на «запрещаю!»
он объясняет, что дом принадлежит
ему! — Анна Петровна подумала, подумала, излила свою скорбь старшей горничной, которая в этом случае совершенно разделяла чувства хозяйки по презрению
к дочери управляющего, посоветовалась с нею и
послала за управляющим.
Им, видите ли, обоим думалось, что когда дело
идет об избавлении человека от дурного положения, то нимало не относится
к делу, красиво ли лицо у этого человека, хотя бы
он даже был и молодая девушка, а о влюбленности или невлюбленности тут нет и речи.
Верочка притронулась
к замку, — замок слетел: «
идите» —
они выходят.
Когда
он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело
пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли
к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Приехав
к больному в десятом часу вечера,
он просидел подле
него вместе с Верою Павловною с полчаса, потом сказал: «Теперь вы, Вера Павловна,
идите отдохнуть. Мы оба просим вас. Я останусь здесь ночевать».
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это раз — навсегда; есть и между читателями немало людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики, люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я понимаю,
к чему
идет дело; в жизни Веры Павловны начинается новый роман; в
нем будет играть роль Кирсанов; и понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в Веру Павловну, потому-то
он и перестал бывать у Лопуховых.
Идет ему навстречу некто осанистый, моцион делает, да как осанистый, прямо на
него, не сторонится; а у Лопухова было в то время правило: кроме женщин, ни перед кем первый не сторонюсь; задели друг друга плечами; некто, сделав полуоборот, сказал: «что ты за свинья, скотина», готовясь продолжать назидание, а Лопухов сделал полный оборот
к некоему, взял некоего в охапку и положил в канаву, очень осторожно, и стоит над
ним, и говорит: ты не шевелись, а то дальше протащу, где грязь глубже.
После этого Кирсанов стал было заходить довольно часто, но продолжение прежних простых отношений было уже невозможно: из — под маски порядочного человека высовывалось несколько дней такое длинное ослиное ухо, что Лопуховы потеряли бы слишком значительную долю уважения
к бывшему другу, если б это ухо спряталось навсегда; но
оно по временам продолжало выказываться: выставлялось не так длинно, и торопливо пряталось, но было жалко, дрянно,
пошло.
— Я ходила по Невскому, Вера Павловна; только еще вышла, было еще рано;
идет студент, я привязалась
к нему.
Он ничего не сказал а перешел на другую сторону улицы. Смотрит, я опять подбегаю
к нему, схватила
его за руку. «Нет, я говорю, не отстану от вас, вы такой хорошенький». «А я вас прошу об этом, оставьте меня»,
он говорит. «Нет, пойдемте со мной». «Незачем». «Ну, так я с вами
пойду. Вы куда
идете? Я уж от вас ни за что не отстану». — Ведь я была такая бесстыдная, хуже других.
Как
он сочувствует всему, что требует сочувствия, хочет помогать всему, что требует помощи; как
он уверен, что счастье для людей возможно, что
оно должно быть, что злоба и горе не вечно, что быстро
идет к нам новая, светлая жизнь.
В это утро Дмитрий Сергеич не
идет звать жену пить чай: она здесь, прижавшись
к нему; она еще спит;
он смотрит на нее и думает: «что это такое с ней, чем она была испугана, откуда этот сон?»
Из кухни
он пошел к жене. Она лежала, спрятавши лицо в подушки, при
его входе встрепенулась...
Когда судно приставало
к городу и
он шел на рынок, по — волжскому на базар, по дальним переулкам раздавались крики парней; «Никитушка Ломов
идет, Никитушка Ломов
идет!» и все бежали да улицу, ведущую с пристани
к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.
Когда Мерцалова уехала, Рахметов сложил ньютоново «Толкование на Апокалипсис», поставил аккуратно на место и
послал Машу спросить Веру Павловну, может ли
он войти
к ней. Может.
Он вошел, с обыкновенною неторопливостью и холодностью.
Она сейчас же увидела бы это, как только прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что
посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она и сама скоро дошла бы до такого же мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова с нею и устроил этот разговор и зачем устроил; вот она и подумает: «какой
он благородный человек, знал, что в те первые дни волнения признательность моя
к нему подавляла бы меня своею экзальтированностью, и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я и сердилась на Рахметова, что
он бранит
его, а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов говорит правду; сама я додумалась бы до этого через неделю, но тогда это было бы для меня уж не важно, я и без того была бы спокойна; а через то, что эти мысли были высказаны мне в первый же день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы целую неделю.
Я внимательна
к ним, только когда хочу; если я во время урока и мало буду думать о
нем,
он пойдет лишь немного хуже, потому что это преподавание слишком легко,
оно не имеет силы поглощать мысль.
Его жена умерла; она, привычная
к провинциальной жизни, удерживала
его от переселения в Петербург; теперь
он переехал в Петербург,
пошел в гору еще быстрее и лет еще через десять
его считали в трех — четырех миллионах.
Полозов
шел и
шел в гору, — имел бы уж и не три — четыре миллиона, а десяток, если бы занялся откупами, но
он имел
к ним отвращение и считал честными делами только подряды и поставки.
Наскоро дав
им аттестацию, Кирсанов
пошел сказать больной, что дело удалось. Она при первых
его словах схватила
его руку, и
он едва успел вырвать, чтоб она не поцеловала ее. «Но я не скоро пущу
к вам вашего батюшку объявить вам то же самое, — сказал
он: —
он у меня прежде прослушает лекцию о том, как
ему держать себя».
Он сказал ей, что
он будет внушать ее отцу и что не отстанет от
него, пока не внушит
ему этого основательно.