Неточные совпадения
Он шел по дорожке
к катку и говорил себе...
Они вместе вышли. Вронский
шел впереди с матерью. Сзади
шла Каренина с братом. У выхода
к Вронскому подошел догнавший
его начальник станции.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она только
послала записочку
к брату, чтоб
он непременно обедал дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала
его, ей стало грустно, что она так далеко от
него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью
к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на
его карточку и поговорить о
нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой
пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
Увидав ее,
он пошел к ней навстречу, сложив губы в привычную
ему насмешливую улыбку и прямо глядя на нее большими усталыми глазами.
— Да после обеда нет заслуги! Ну, так я вам дам кофею,
идите умывайтесь и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь и заботливо поворачивая винтик в новом кофейнике. — Пьер, дайте кофе, — обратилась она
к Петрицкому, которого она называла Пьер, по
его фамилии Петрицкий, не скрывая своих отношений с
ним. — Я прибавлю.
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился
он к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил
он к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и
пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
— Нет, как хотите, — сказал полковой командир Вронскому, пригласив
его к себе, — Петрицкий становится невозможным. Не проходит недели без истории. Этот чиновник не оставит дела,
он пойдет дальше.
Левин сердито махнул рукой,
пошел к амбарам взглянуть овес и вернулся
к конюшне. Овес еще не испортился. Но рабочие пересыпали
его лопатами, тогда как можно было спустить
его прямо в нижний амбар, и, распорядившись этим и оторвав отсюда двух рабочих для посева клевера, Левин успокоился от досады на приказчика. Да и день был так хорош, что нельзя было сердиться.
— Как хотите делайте, только поскорей, — сказал
он и
пошел к приказчику.
И убедившись, что она одна, и желая застать ее врасплох, так как
он не обещался быть нынче и она, верно, не думала, что
он приедет пред скачками,
он пошел, придерживая саблю и осторожно шагая по песку дорожки, обсаженной цветами,
к террасе, выходившей в сад.
Переодевшись без торопливости (
он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать
к баракам. От бараков
ему уже были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки.
Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как
он входил в барак,
он слышал звонок. Подходя
к конюшне,
он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры
его полка, бежали
к нему.
К своему несчастию,
он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем.
Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки,
пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда.
Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни
он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
— Я
иду, прощайте! — сказала Анна и, поцеловав сына, подошла
к Алексею Александровичу и протянула
ему руку. — Ты очень мил, что приехал.
«Я
послала к Алексею узнать об
его здоровье, и
он мне пишет, что здоров и цел, но в отчаянии».
Константин Левин уже отвлекся, стал представлять председателя и Алешку-дурачка;
ему казалось, что это всё
идет к делу.
— Да мою косу
пошлите, пожалуйста,
к Титу, чтоб
он отбил и вынес завтра; я, может быть, буду сам косить тоже, — сказал
он, стараясь не конфузиться.
Не понимая, что это и откуда, в середине работы
он вдруг испытал приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам.
Он взглянул на небо во время натачиванья косы. Набежала низкая, тяжелая туча, и
шел крупный дождь. Одни мужики
пошли к кафтанам и надели
их; другие, точно так же как Левин, только радостно пожимали плечами под приятным освежением.
Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими
к кафтанам за хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства
пошел к лошади. Тут только
он понял, что не угадал погоду, и дождь мочил
его сено.
Левин не замечал, как проходило время. Если бы спросили
его, сколько времени
он косил,
он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло
к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге
шли к косцам, неся оттягивавшие
им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
И молодые и старые как бы наперегонку косили. Но, как
они ни торопились,
они не портили травы, и ряды откладывались так же чисто и отчетливо. Остававшийся в углу уголок был смахнут в пять минут. Еще последние косцы доходили ряды, как передние захватили кафтаны на плечи и
пошли через дорогу
к Машкину Верху.
Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело
пошли к дому. Левин сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы
он оглянулся;
их не видно было в поднимавшемся из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
— Ну,
иди,
иди, и я сейчас приду
к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. —
Иди же скорей, — прибавил
он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти.
Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну, а во время дождя где ты был?
Гриша плакал, говоря, что и Николинька свистал, но что вот
его не наказали и что
он не от пирога плачет, —
ему всё равно, — но о том, что с
ним несправедливы. Это было слишком уже грустно, и Дарья Александровна решилась, переговорив с Англичанкой, простить Гришу и
пошла к ней. Но тут, проходя чрез залу, она увидала сцену, наполнившую такою радостью ее сердце, что слезы выступили ей на глаза, и она сама простила преступника.
Потом подъехали
к реке, поставили лошадей под березками и
пошли в купальню. Кучер Терентий, привязав
к дереву отмахивающихся от оводов лошадей, лег, приминая траву, в тени березы и курил тютюн, а из купальни доносился до
него неумолкавший детский веселый визг.
Он вышел из луга и
пошел по большой дороге
к деревне. Поднимался ветерок, и стало серо, мрачно. Наступила пасмурная минута, предшествующая обыкновенно рассвету, полной победе света над тьмой.
Почитав еще книгу о евгюбических надписях и возобновив интерес
к ним, Алексей Александрович в 11 часов
пошел спать, и когда
он, лежа в постели, вспомнил о событии с женой,
оно ему представилось уже совсем не в таком мрачном виде.
Ей хотелось спросить, где
его барин. Ей хотелось вернуться назад и
послать ему письмо, чтобы
он приехал
к ней, или самой ехать
к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока
они приедут. А вы бы
пошли, — обратилась она
к Тушкевичу, — с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы с вами успеем по душе поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она
к Анне с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
Он остановил кучера, не доезжая до аллеи, и, отворив дверцу, на ходу выскочил из кареты и
пошел в аллею, ведшую
к дому.
Увидав ее,
он хотел встать, раздумал, потом лицо
его вспыхнуло, чего никогда прежде не видала Анна, и
он быстро встал и
пошел ей навстречу, глядя не в глаза ей, а выше, на ее лоб и прическу.
Он подошел
к ней, взял ее за руку и попросил сесть.
Он послал седло без ответа и с сознанием, что
он сделал что то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд
к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал
ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у
него.
Но, несмотря на все эти трудности,
он добился своего, и
к осени дело
пошло или, по крайней мере,
ему так казалось.
30 сентября показалось с утра солнце, и, надеясь на погоду, Левин стал решительно готовиться
к отъезду.
Он велел насыпать пшеницу,
послал к купцу приказчика, чтобы взять деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы сделать последние распоряжения перед отъездом.
Непогода
к вечеру разошлась еще хуже, крупа так больно стегала всю вымокшую, трясущую ушами и головой лошадь, что она
шла боком; но Левину под башлыком было хорошо, и
он весело поглядывал вокруг себя то на мутные ручьи, бежавшие по колеям, то на нависшие на каждом оголенном сучке капли, то на белизну пятна нерастаявшей крупы на досках моста, то на сочный, еще мясистый лист вяза, который обвалился густым слоем вокруг раздетого дерева.
— Ну, вот вам и гости приехали, не скучно будет, — сказала Агафья Михайловна, вставая и направляясь
к двери. Но Левин перегнал ее. Работа
его не
шла теперь, и
он был рад какому бы то ни было гостю.
Он зажег свечу и осторожно встал и
пошел к зеркалу и стал смотреть свое лицо и волосы.
И Степан Аркадьич встал и
пошел вниз
к новому начальнику. Инстинкт не обманул Степана Аркадьича. Новый страшный начальник оказался весьма обходительным человеком, и Степан Аркадьич позавтракал с
ним и засиделся так, что только в четвертом часу попал
к Алексею Александровичу.
Но это было
к лучшему, потому что, выйдя в столовую, Степан Аркадьич
к ужасу своему увидал, что портвейн и херес взяты от Депре, а не от Леве, и
он, распорядившись
послать кучера как можно скорее
к Леве, направился опять в гостиную.
— Я думал, вы
к фортепьянам
идете? — сказал
он, подходя
к ней. — Вот чего мне недостает в деревне: музыки.
Mademoiselle Linon заторопилась и, оставив
его,
пошла к другой двери.
Она не
шла, но какою-то невидимою силой неслась
к нему.
Алексей Александрович, увидав слезы Вронского, почувствовал прилив того душевного расстройства, которое производил в
нем вид страданий других людей и, отворачивая лицо,
он, не дослушав
его слов, поспешно
пошел к двери.
В столовой
он позвонил и велел вошедшему слуге
послать опять за доктором.
Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти
к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего
он, по обыкновению, не зашел
к ней, и потому
он, сделав усилие над собой,
пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру
к дверям,
он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
Алексей Александрович с испуганным и виноватым выражением остановился и хотел незаметно уйти назад. Но, раздумав, что это было бы недостойно,
он опять повернулся и, кашлянув,
пошел к спальне. Голоса замолкли, и
он вошел.
Алексей Александрович поклонился Бетси в зале и
пошел к жене. Она лежала, но, услыхав
его шаги, поспешно села в прежнее положение и испуганно глядела на
него.
Он видел, что она плакала.
Проводив княгиню Бетси до сеней, еще раз поцеловав ее руку выше перчатки, там, где бьется пульс, и, наврав ей еще такого неприличного вздору, что она уже не знала, сердиться ли ей или смеяться, Степан Аркадьич
пошел к сестре.
Он застал ее в слезах.
«Как-нибудь устроится», подумал
он и
пошел к амвону.
Он быстро вскочил. «Нет, это так нельзя! — сказал
он себе с отчаянием. —
Пойду к ней, спрошу, скажу последний раз: мы свободны, и не лучше ли остановиться? Всё лучше, чем вечное несчастие, позор, неверность!!» С отчаянием в сердце и со злобой на всех людей, на себя, на нее
он вышел из гостиницы и поехал
к ней.
— Ты знаком с Карениной? Мы вместе путешествуем. Я
к ней
иду, — по-французски сказал
он, внимательно вглядываясь в лицо Голенищева.