Неточные совпадения
— Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но
в общем вопросе остаются затруднения. Ваша
книга говорит: человек действует по необходимости. Но ведь
есть случаи, когда кажется, что от моего произвола зависит поступить так или иначе. Например: я играю и перевертываю страницы нот; я перевертываю их иногда левою рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я не могла перевернуть левою? не зависит ли это от моего произвола?
Мое намерение выставлять дело, как оно
было, а не так, как мне удобнее
было бы рассказывать его, делает мне и другую неприятность: я очень недоволен тем, что Марья Алексевна представляется
в смешном виде с размышлениями своими о невесте, которую сочинила Лопухову, с такими же фантастическими отгадываниями содержания
книг, которые давал Лопухов Верочке, с рассуждениями о том, не обращал ли людей
в папскую веру Филипп Эгалите и какие сочинения писал Людовик XIV.
Если бы, например, он стал объяснять, что такое «выгода», о которой он толкует с Верочкою,
быть может, Марья Алексевна поморщилась бы, увидев, что выгода этой выгоды не совсем сходна с ее выгодою, но Лопухов не объяснял этого Марье Алексевне, а
в разговоре с Верочкою также не
было такого объяснения, потому что Верочка знала, каков смысл этого слова
в тех
книгах, по поводу которых они вели свой разговор.
— Да, милая Верочка, шутки шутками, а ведь
в самом деле лучше всего жить, как ты говоришь. Только откуда ты набралась таких мыслей? Я-то их знаю, да я помню, откуда я их вычитал. А ведь до ваших рук эти
книги не доходят.
В тех, которые я тебе давал, таких частностей не
было. Слышать? — не от кого
было. Ведь едва ли не первого меня ты встретила из порядочных людей.
С давнего времени это
был первый случай, когда Лопухов не знал, что ему делать. Нудить жалко, испортишь все веселое свиданье неловким концом. Он осторожно встал, пошел по комнате, не попадется ли
книга.
Книга попалась — «Chronique de L'Oeil de Boeuf» — вещь, перед которою «Фоблаз» вял; он уселся на диван
в другом конце комнаты, стал читать и через четверть часа сам заснул от скуки.
Но когда кончился месяц, Вера Павловна пришла
в мастерскую с какою-то счетною
книгою, попросила своих швей прекратить работу и послушать, что она
будет говорить.
Добрые и умные люди написали много
книг о том, как надобно жить на свете, чтобы всем
было хорошо; и тут самое главное, — говорят они, —
в том, чтобы мастерские завести по новому порядку.
У Кирсанова
было иначе: он немецкому языку учился по разным
книгам с лексиконом, как Лопухов французскому, а по — французски выучился другим манером, по одной
книге, без лексикона: евангелие —
книга очень знакомая; вот он достал Новый Завет
в женевском переводе, да и прочел его восемь раз; на девятый уже все понимал, — значит, готово.
Вот она и читает на своей кроватке, только
книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: «Что это,
в последнее время стало мне несколько скучно иногда? или это не скучно, а так? да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне я хотела ехать
в оперу, да этот Кирсанов, такой невнимательный, поздно поехал за билетом: будто не знает, что, когда
поет Бозио, то нельзя
в 11 часов достать билетов
в 2 рубля.
С этими словами он преспокойно ушел
в кабинет, вынул из кармана большой кусок ветчины, ломоть черного хлеба, —
в сумме это составляло фунта четыре, уселся, съел все, стараясь хорошо пережевывать,
выпил полграфина воды, потом подошел к полкам с
книгами и начал пересматривать, что выбрать для чтения: «известно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…» это «несамобытно» относилось к таким
книгам, как Маколей, Гизо, Тьер, Ранке, Гервинус.
Он с усердным наслаждением принялся читать
книгу, которую
в последние сто лет едва ли кто читал, кроме корректоров ее: читать ее для кого бы то ни
было, кроме Рахметова, то же самое, что
есть песок или опилки.
Саша ее репетитор по занятиям медициною, но еще больше нужна его помощь по приготовлению из тех предметов гимназического курса для экзамена, заниматься которыми ей одной
было бы уж слишком скучно; особенно ужасная вещь — это математика: едва ли не еще скучнее латинский язык; но нельзя, надобно поскучать над ними, впрочем, не очень же много: для экзамена, заменяющего гимназический аттестат,
в медицинской академии требуется очень, очень немного: например, я не поручусь, что Вера Павловна когда-нибудь достигнет такого совершенства
в латинском языке, чтобы перевести хотя две строки из Корнелия Непота, но она уже умеет разбирать латинские фразы, попадающиеся
в медицинских
книгах, потому что это знание, надобное ей, да и очень не мудреное.
«Нет притворства
в сердце его», сказано про кого-то
в какой-то, может
быть,
в той же
книге.
Неточные совпадения
Была тут также лавочка // С картинами и
книгами, // Офени запасалися // Своим товаром
в ней.
«Уйди!..» — вдруг закричала я, // Увидела я дедушку: //
В очках, с раскрытой
книгою // Стоял он перед гробиком, // Над Демою читал. // Я старика столетнего // Звала клейменым, каторжным. // Гневна, грозна, кричала я: // «Уйди! убил ты Демушку! //
Будь проклят ты… уйди!..»
Потом остановились на мысли, что
будет произведена повсеместная «выемка», и стали готовиться к ней: прятали
книги, письма, лоскутки бумаги, деньги и даже иконы — одним словом, все,
в чем можно
было усмотреть какое-нибудь «оказательство».
— Вам, старички-братики, и
книги в руки! — либерально прибавил он, — какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас время такое: всякому свое, лишь бы поронцы
были!
Грустилов сначала растерялся и, рассмотрев
книгу, начал
было объяснять, что она ничего не заключает
в себе ни против религии, ни против нравственности, ни даже против общественного спокойствия.