Неточные совпадения
Дай мне силу сделаться опять уличной
женщиной в Париже, я не прошу у тебя ничего
другого, я недостойна ничего
другого, но освободи меня от этих людей, от этих гнусных людей!
Жюли стала объяснять выгоды: вы избавитесь от преследований матери, вам грозит опасность быть проданной, он не зол, а только недалек, недалекий и незлой муж лучше всякого
другого для умной
женщины с характером, вы будете госпожею в доме.
Не тем я развращена, за что называют
женщину погибшей, не тем, что было со мною, что я терпела, от чего страдала, не тем я развращена, что тело мое было предано поруганью, а тем, что я привыкла к праздности, к роскоши, не в силах жить сама собою, нуждаюсь в
других, угождаю, делаю то, чего не хочу — вот это разврат!
— Мне жаль вас, — сказала Верочка: — я вижу искренность вашей любви (Верочка, это еще вовсе не любовь, это смесь разной гадости с разной дрянью, — любовь не то; не всякий тот любит
женщину, кому неприятно получить от нее отказ, — любовь вовсе не то, — но Верочка еще не знает этого, и растрогана), — вы хотите, чтобы я не давала вам ответа — извольте. Но предупреждаю вас, что отсрочка ни к чему не поведет: я никогда не дам вам
другого ответа, кроме того, какой дала нынче.
Но у меня есть
другое — желание: мне хотелось бы, чтобы
женщины подружились с моею невестою, — она и о них заботится, как заботится о многом, обо всем.
Но, кроме того, что она была
женщина неученая, она имеет и
другое извинение своей ошибке: Лопухов не договаривался с нею до конца.
А по мнению
других, изучавших натуру человека в кругах, еще более богатых эстетическим чувством, чем компания наших эстетических литераторов, молодые люди в таких случаях непременно потолкуют о
женщине даже с самой пластической стороны.
— Вот мы теперь хорошо знаем
друг друга, — начала она, — я могу про вас сказать, что вы и хорошие работницы, и хорошие девушки. А вы про меня не скажете, чтобы я была какая-нибудь дура. Значит, можно мне теперь поговорить с вами откровенно, какие у меня мысли. Если вам представится что-нибудь странно в них, так вы теперь уже подумаете об этом хорошенько, а не скажете с первого же раза, что у меня мысли пустые, потому что знаете меня как
женщину не какую-нибудь пустую. Вот какие мои мысли.
Компания имела человек пятьдесят или больше народа: более двадцати швей, — только шесть не участвовали в прогулке, — три пожилые
женщины, с десяток детей, матери, сестры и братья швей, три молодые человека, женихи: один был подмастерье часовщика,
другой — мелкий торговец, и оба эти мало уступали манерами третьему, учителю уездного училища, человек пять
других молодых людей, разношерстных званий, между ними даже двое офицеров, человек восемь университетских и медицинских студентов.
Идет ему навстречу некто осанистый, моцион делает, да как осанистый, прямо на него, не сторонится; а у Лопухова было в то время правило: кроме
женщин, ни перед кем первый не сторонюсь; задели
друг друга плечами; некто, сделав полуоборот, сказал: «что ты за свинья, скотина», готовясь продолжать назидание, а Лопухов сделал полный оборот к некоему, взял некоего в охапку и положил в канаву, очень осторожно, и стоит над ним, и говорит: ты не шевелись, а то дальше протащу, где грязь глубже.
Пока актриса оставалась на сцене, Крюковой было очень хорошо жить у ней: актриса была
женщина деликатная, Крюкова дорожила своим местом —
другое такое трудно было бы найти, — за то, что не имеет неприятностей от госпожи, Крюкова привязалась и к ней; актриса, увидев это, стала еще добрее.
С
другими людьми бесполезно рассуждать о подобных положениях, потому что эти
другие люди непременно поступают в таких случаях дрянно и мерзко: осрамят
женщину, обесчестятся сами, и потом идут по всей своей компании хныкать или хвастаться, услаждаться своею геройскою добродетелью или амурною привлекательностью.
— Моя милая, ангел мой, всему своя пора. И то, как мы прежде жили с тобою — любовь; и то, как теперь живем, — любовь; одним нужна одна,
другим —
другая любовь: тебе прежде было довольно одной, теперь нужна
другая. Да, ты теперь стала
женщиной, мой
друг, и что прежде было не нужно тебе, стало нужно теперь.
— Изволь, мой милый. Мне снялось, что я скучаю оттого, что не поехала в оперу, что я думаю о ней, о Бозио; ко мне пришла какая-то
женщина, которую я сначала приняла за Бозио и которая все пряталась от меня; она заставила меня читать мой дневник; там было написано все только о том, как мы с тобою любим
друг друга, а когда она дотрогивалась рукою до страниц, на них показывались новые слова, говорившие, что я не люблю тебя.
Кроме мужчин, есть на свете
женщины, которые тоже люди; кроме пощечины, есть
другие вздоры, по — нашему с тобою и по правде вздоры, но которые тоже отнимают спокойствие жизни у людей.
Если бы Кирсанов рассмотрел свои действия в этом разговоре как теоретик, он с удовольствием заметил бы: «А как, однако же, верна теория; самому хочется сохранить свое спокойствие, возлежать на лаврах, а толкую о том, что, дескать, ты не имеешь права рисковать спокойствием
женщины; а это (ты понимай уж сам) обозначает, что, дескать, я действительно совершал над собою подвиги благородства к собственному сокрушению, для спокойствия некоторого лица и для твоего, мой
друг; а потому и преклонись перед величием души моей.
Между ними были люди мягкие и люди суровые, люди мрачные и люди веселые, люди хлопотливые и люди флегматические, люди слезливые (один с суровым лицом, насмешливый до наглости;
другой с деревянным лицом, молчаливый и равнодушный ко всему; оба они при мне рыдали несколько раз, как истерические
женщины, и не от своих дел, а среди разговоров о разной разности; наедине, я уверен, плакали часто), и люди, ни от чего не перестававшие быть спокойными.
Положим, что
другие порядочные люди переживали не точно такие события, как рассказываемое мною; ведь в этом нет решительно никакой ни крайности, ни прелести, чтобы все жены и мужья расходились, ведь вовсе не каждая порядочная
женщина чувствует страстную любовь к приятелю мужа, не каждый порядочный человек борется со страстью к замужней
женщине, да еще целые три года, и тоже не всякий бывает принужден застрелиться на мосту или (по словам проницательного читателя) так неизвестно куда пропасть из гостиницы.
— Конечно, мой милый. Мы говорили, отчего до сих пор факты истории так противоречат выводу, который слишком вероятен по наблюдениям над частною жизнью и над устройством организма.
Женщина играла до сих пор такую ничтожную роль в умственной жизни потому, что господство насилия отнимало у ней и средства к развитию, и мотивы стремиться к развитию. Это объяснение достаточное. Но вот
другой такой же случай. По размеру физической силы, организм
женщины гораздо слабее; но ведь организм ее крепче, — да?
Его чувство ко мне было соединение очень сильной привязанности ко мне, как
другу, с минутными порывами страсти ко мне, как
женщине, дружбу он имел лично ко мне, собственно ко мне; а эти порывы искали только
женщины: ко мне, лично ко мне, они имели мало отношения.
Итак, Вера Павловна занялась медициною; и в этом, новом у нас деле, она была одною из первых
женщин, которых я знал. После этого она, действительно, стала чувствовать себя
другим человеком. У ней была мысль: «Через несколько лет я уж буду в самом деле стоять на своих ногах». Это великая мысль. Полного счастья нет без полной независимости. Бедные
женщины, немногие из вас имеют это счастие!
— «А по — нынешнему, это был бы придворный бал, как роскошна одежда
женщин, да,
другие времена, это видно и по покрою платья.