Неточные совпадения
—
Вера, — начал Павел Константиныч, — Михаил Иваныч делает нам честь,
просит твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители, что принуждать тебя не будем, но что с одной стороны рады. Ты как добрая послушная дочь, какою мы тебя всегда видели, положишься на нашу опытность, что мы не смели от бога молить такого жениха. Согласна,
Вера?
— Но вы обещались спеть,
Вера Павловна: если бы я смел, я
попросил бы вас пропеть из Риголетто (в ту зиму «La donna e mobile» была модною ариею).
Могу ли я
просить вас,
Вера Павловна, передать их ему?» Если я отвечаю «нет», наш разговор кончен.
Эти три девушки нашли еще трех или четырех, выбрали их с тою осмотрительностью, о которой
просила Вера Павловна; в этих условиях выбора тоже не было ничего возбуждающего подозрение, то есть ничего особенного: молодая и скромная женщина желает, чтобы работницы в мастерской были девушки прямодушного, доброго характера, рассудительные, уживчивые, что же тут особенного?
Но когда кончился месяц,
Вера Павловна пришла в мастерскую с какою-то счетною книгою,
попросила своих швей прекратить работу и послушать, что она будет говорить.
Одно только сначала казалось мастерской неделикатно со стороны
Веры Павловны: первая невеста
просила ее быть посаженною матерью и не упросила; вторая тоже
просила и не упросила.
Но
Вера Павловна была неотступна, и он написал записку Кирсанову, говорил в ней, что болезнь пустая и что он
просит его только в угождение жене.
Приехав к больному в десятом часу вечера, он просидел подле него вместе с
Верою Павловною с полчаса, потом сказал: «Теперь вы,
Вера Павловна, идите отдохнуть. Мы оба
просим вас. Я останусь здесь ночевать».
— Да, а вот мне и работать нельзя. Какие добрые эти девушки, находили мне занятие по моему здоровью. Я их всех буду благодарить, каждую. Скажите и вы им,
Вера Павловна, что я вас
просила благодарить их за меня.
— Я ходила по Невскому,
Вера Павловна; только еще вышла, было еще рано; идет студент, я привязалась к нему. Он ничего не сказал а перешел на другую сторону улицы. Смотрит, я опять подбегаю к нему, схватила его за руку. «Нет, я говорю, не отстану от вас, вы такой хорошенький». «А я вас
прошу об этом, оставьте меня», он говорит. «Нет, пойдемте со мной». «Незачем». «Ну, так я с вами пойду. Вы куда идете? Я уж от вас ни за что не отстану». — Ведь я была такая бесстыдная, хуже других.
То, что «миленький» все-таки едет, это, конечно, не возбуждает вопроса: ведь он повсюду провожает жену с той поры, как она раз его
попросила: «отдавай мне больше времени», с той поры никогда не забыл этого, стало быть, ничего, что он едет, это значит все только одно и то же, что он добрый и что его надобно любить, все так, но ведь Кирсанов не знает этой причины, почему ж он не поддержал мнения
Веры Павловны?
Вера Павловна начала разбирать свои вещи для продажи, а сама послала Машу сначала к Мерцаловой
просить ее приехать, потом к торговке старым платьем и всякими вещами подстать Рахели, одной из самых оборотливых евреек, но доброй знакомой
Веры Павловны, с которой Рахель была безусловно честна, как почти все еврейские мелкие торговцы и торговки со всеми порядочными людьми.
— Нет, я не хочу слушать, — с чрезвычайною горячностью сказала
Вера Павловна: — я вас
прошу молчать, Рахметов. Я вас
прошу уйти. Я очень обязана вам за то, что вы потеряли для меня вечер. Но я вас
прошу уйти.
Конечно, Лопухов во второй записке говорит совершенно справедливо, что ни он Рахметову, ни Рахметов ему ни слова не сказал, каково будет содержание разговора Рахметова с
Верою Павловною; да ведь Лопухов хорошо знал Рахметова, и что Рахметов думает о каком деле, и как Рахметов будет говорить в каком случае, ведь порядочные люди понимают друг друга, и не объяснившись между собою; Лопухов мог бы вперед чуть не слово в слово написать все, что будет говорить Рахметов
Вере Павловне, именно потому-то он и
просил Рахметова быть посредником.
Неточные совпадения
— Молитесь Богу и
просите Его. Даже святые отцы имели сомнения и
просили Бога об утверждении своей
веры. Дьявол имеет большую силу, и мы не должны поддаваться ему. Молитесь Богу,
просите Его. Молитесь Богу, — повторил он поспешно.
Она мне кинула взгляд, исполненный любви и благодарности. Я привык к этим взглядам; но некогда они составляли мое блаженство. Княгиня усадила дочь за фортепьяно; все
просили ее спеть что-нибудь, — я молчал и, пользуясь суматохой, отошел к окну с
Верой, которая мне хотела сказать что-то очень важное для нас обоих… Вышло — вздор…
Пусть видят все, весь Петербург, как милостыни
просят дети благородного отца, который всю жизнь служил
верою и правдой и, можно сказать, умер на службе.
— Моралист, хех! Неплохое ремесло. Ну-ко, выпьем, моралист! Легко, брат, убеждать людей, что они — дрянь и жизнь их — дрянь, они этому тоже легко верят, черт их знает почему! Именно эта их
вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов. Ты — не обижайся, —
попросил он, хлопнув ладонью по колену Самгина. — Это я говорю для упражнения в острословии. Обязательно, братец мой, быть остроумным, ибо чем еще я куплю себе кусок удовольствия?
Вера была бледна, лицо у ней как камень; ничего не прочтешь на нем. Жизнь точно замерзла, хотя она и говорит с Марьей Егоровной обо всем, и с Марфенькой и с Викентьевым. Она заботливо спросила у сестры, запаслась ли она теплой обувью, советовала надеть плотное шерстяное платье, предложила свой плед и
просила, при переправе чрез Волгу, сидеть в карете, чтоб не продуло.