Да, я любила ее, ужасно любила… Моя маленькая,
одинокая душа томилась в ожидании друга, настоящего, искреннего… И он явился ко мне — не мечтательной, смеющейся лунной феей, а доброй сестрой и верным товарищем на долгие институтские годы… Мы крепко прижались друг к другу, счастливые нашей дружбой и примирением…
Справа — развалины флигеля и мёртвый барский дом, слева — тихий монастырь, и отовсюду в маленькую
одинокую душу просачивалась скука, убивавшая желания; они тонули в ней, как солнечные лучи в тёплой воде нагретого ими болота.
И нет того прохожего, который не помянул бы
одинокой души и не оглядывался бы на могилу до тех пор, пока она не останется далеко позади и не покроется мглою…
Долго, долго ехали мы, пока не сверкнул маленький, но такой радостный, вечно родной фонарь у ворот больницы. Он мигал, таял, вспыхивал и опять пропадал и манил к себе. И при взгляде на него несколько полегчало в
одинокой душе, и когда фонарь уже прочно утвердился перед моими глазами, когда он рос и приближался, когда стены больницы превратились из черных в беловатые, я, въезжая в ворота, уже говорил самому себе так:
Поразило меня тихое смятение
одиноких душ и очеловечило; начал я вникать — чего ищут люди? И стало мне казаться всё вокруг потревоженным, пошатнувшимся, как сам я.
Неточные совпадения
В тяжелые часы жизни ничто так не восстанавливало силы его
души, как эти
одинокие блужданья.
У Райского болела
душа пуще всех прежних его мук. Сердце замирало от ужаса и за бабушку, и за бедную, трепетную,
одинокую и недоступную для утешения Веру.
Как это все укладывалось в его голове и почему это казалось ему так просто — объяснить не легко, хотя и не совсем невозможно: обиженный,
одинокий, без близкой
души человеческой, без гроша медного, да еще с кровью, зажженной вином, он находился в состоянии, близком к помешательству, а нет сомнения в том, что в самых нелепых выходках людей помешанных есть, на их глаза, своего рода логика и даже право.
Она слушала, волновалась, мыслила, мечтала… Но в эти
одинокие мечтания неизменно проникал образ Семигорова, как светлый луч, который пробудил ее от сна, осветил ее
душу неведомыми радостями. Наконец сердце не выдержало — и увлеклось.
«Вот с этим человеком, кажется, можно было бы потолковать и отвести хоть немного
душу», — подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот пришел, решился послать к нему записку, в которой, ссылаясь на болезнь, извинялся, что не был у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его сделать истинно христианское дело — посетить его, больного,
одинокого и скучающего.