Неточные совпадения
Л. Чарская впервые побывала
на Кавказе еще в бытность свою воспитанницей Павловского института, —
одна из одноклассниц, грузинка, пригласила ее погостить летом в Гори. Кавказ сразу и навсегда покорил сердце будущей писательницы. Позднее, став взрослой, она снова и снова возвращалась сюда и подолгу жила то в небольших грузинских городках, то в горных аулах.
Но сегодня этот, так сильно любимый мною запах, почти неприятен… Он кружит голову, дурманит мысль… Какой-то туман застилает глаза. Неодолимая сонливость сковывает меня всю. А боль в руке все сильнее и сильнее. Я уже не пытаюсь сдерживать стонов, они рвутся из груди
один за другим… Голова клонится
на шелковые мутаки тахты. Отец, Люда, Михако и Маро — все расплываются в моих глазах, и я теряю сознание…
— Нина! Радость! Джаночка моя, опомнись! — волнуясь, возразил отец, — как можно давать тебе Алмаза, который каждую минуту норовит сбросить всякого с седла… Ты не проскачешь
на нем и
одной мили, радость.
— Я не одобряю поступка папы, — произнесла она серьезно, глядя
на меня черными черешнями глаз, в которых затаилась вечная печаль, — раз ты загубила
одного коня, я бы ни за что не дала тебе другого, Нина! Но не в том дело. Отец решил так, значит, надо ему повиноваться. Я пришла за тобой. Идем заниматься. Мы должны повторить еще раз французские глаголы неправильного спряжения. Идем!
Сорвать со стены бубен, выбежать
на середину комнаты и встать в позу было делом
одной минуты. Душа моя кипела и волновалась
одним страстным желанием,
одной безумной жаждой доказать всем им, этим напыщенным, скучным господам, что Нина бек-Израэл, дикое, некультурное, по их мнению, дитя природы, может быть
на высоте своего призвания. О-о!
Мы сталкиваемся
на узкой тропинке горного ущелья и
одним ударом волшебного жезла он превращает меня в смелого, сильного, статного и прекрасного лезгина, как Керим!
— Будущее известно
одному Аллаху! — изрекла дочь наиба торжественно. — Но если Аллах Предвечный пожелает открыть моим мыслям истину, ты узнаешь ее, джигит, — добавила она своим глухим, неприятным голосом, обращаясь ко мне, и
на миг ее горящие глаза остановились
на моем лице.
— Нет! Нет! Я не хочу твоего хинкала и шашлыка, дедушка! Я ничего не хочу! Я прошу
одного только: взгляни
на меня внимательно, внимательно, дедушка… Говорят, я — вылитый отец… У тебя был
один сын, дедушка… единственный… Ты любил его… и…
Гуль-Гуль плакала и смеялась одновременно, хлопая своими крошечными ладошками и кружась по обыкновению, как волчок,
на одном месте.
Нет, он гораздо несчастнее: у тебя есть Гуль-Гуль, услада и радость твоей старости, бабушка Аминат, Лейла-Фатьма, а дедушка Магомет —
один, как перст,
на свете, и сакля его пуста, как свежевырытая могила.
Я замолчала, глядя то
на одного, то
на другого. Оба старика стояли в глубоком молчании, тяжело дыша, с потупленными глазами. Это длилось несколько минут, тянувшихся, казалось мне, бесконечно. Наконец, гробовую тишину нарушил голос дедушки-наиба...
Другой персиянин, как две капли воды похожий
на первого юношу, очевидно, его старший брат, с силой наносил себе раны кинжалом, но ни
одной капли крови не проступало
на его смугло-бронзовом теле.
Одна рука судорожно сжимала гриву коня, в то время как другая непроизвольно хваталась за воздух, в отчаянных попытках добиться равновесия тела, удерживавшегося лишь
на стременах…
Прозвучав
на этом фоне одиноко и жалобно, раздался отчаянный женский вопль. Оказывается, пока все внимание зрителей было направлено
на лихую проделку старого кабардинца, двое других, его товарищи, бросились к девушкам.
Один, ворвавшись
на своем быстром коне прямо в середину девичьей группы, произвел ужасный переполох, которым воспользовался другой — стремительно подлетел он к Гуль-Гуль, перебросил через седло перепуганную девушку, — и в мгновение ока всадники скрылись со своей добычей.
Я не плакала, я не пролила ни
одной слезы, когда офицеры-казаки из бригады отца вынесли из дома большой глазетовый гроб и под звуки похоронного марша понесли его
на руках
на горийское кладбище.
Знакомое дикое завывание раздалось вдруг над самой моей головой. Я вскочила с постели и бросилась к окну: расположившись
на кровле
одной из пристроек, великанша выла в голос, раскачиваясь из стороны в сторону. Теперь, вместо прежнего грузинского костюма, какая-то белая простыня нелепо драпировала огромную фигуру, а распущенные волосы Мариам спадали, подобно черным водопадам, вдоль груди и спины.
Я не осмеливалась спросить, как он пробрался сюда, оставшись незамеченным Николаем и Мариам, которая, впрочем, почему-то не выходила в последние ночи
на крышу. Я еле успевала за моим избавителем, минуя
одну за другой темные, как могилы, комнаты замка. Вот мы почти у цели: еще
один небольшой коридорчик — и мы окажемся в столовой замка, а там останется пройти самую незначительную и наименее опасную часть пути.
— Еще
одно дерзкое слово, Нина, и я исполосую кнутом этого бездельника. Клянусь вам!.. А теперь связать его! — приказал он Николаю и великанше, указывая
на бессильно распростертого врага.
— Очень понятно, зачем. Чтобы взять Керима, отвезти его в Тифлис и сдать властям. Надо взять казаков
на обратном пути.
Одному, пожалуй, не справиться с разбойником.
Но мне сейчас
одно только было важно: откликнется баронесса
на мой призыв или нет? И баронесса откликнулась. Она взяла мою загорелую и загрубевшую от конской упряжи руку своей холеной благоухающей ручкой, крепко пожала и серьезно сказала...
— Bonsoir, maman! — эхом откликнулось множество голосов, едва мы переступили порог дортуара — большой, длинной комнаты, похожей
на казарму, с двумя рядами кроватей, поставленных изголовьями
одна к другой.
И тогда Люда отправилась к бабушке и стала убеждать ее в необходимости моего отъезда в Петербург, чтобы я хотя бы
один год пробыла в институте, среди новых людей, в кругу благовоспитанных девиц, влияние которых будто бы благотворно отразилось бы
на моем, по выражению бабушки, «невозможном характере».
— Очень хорошенькие барышни! — произнесла
одна из них, стройная, ясноглазая красавица, похожая скорее
на «сиятельную аристократку», нежели
на горничную-портниху, «полосатку», как их называли институтки. Такой красавицы мне еще не приходилось встречать!
Начальница вошла не
одна: вприпрыжку вбежал за ней торжествующий Ренталь, а
на почтительном расстоянии за maman следовали маленькая шарообразная женщина и высокий сухопарый брюнет — это были инспектриса мадемуазель Краюшкина и инспектор классов господин Лабунский.
— Я не сержусь
на вас, дети! — заговорила баронесса более мягко и сдержанно, — виновата
одна Рамзай, и если она хочет избежать наказания, — пусть извинится перед господином Ренталем, как ей было приказано.
— Нина Израэл, — сказала она, положив мне
на плечо свою красивую, нежную руку, — вам делает честь подобное заступничество за подругу… Бескорыстная дружба —
одно из лучших проявлений в нашей жизни. Нина Израэл, ради вас я прощаю вашу подругу Рамзай! И, в свою очередь, извиняюсь перед господином Ренталем за то, что в моем институте учится такая дерзкая, невоспитанная барышня, как она.
При воспоминании о милом Бестуди я невольно перенеслась мыслью далеко, далеко, за тысячи верст. В моем воображении встала чудная картина летней Дагестанской ночи… О, как сладко пахнет кругом персиками и розами! Месяц бросает светлые пятна
на кровли аулов…
На одной из них — закутанная в чадру фигура… Узнаю ее, маленькую, хрупкую… Это Гуль-Гуль! Подруга моя, Гуль-Гуль!
Пережитый только что ужас подействовал
на меня самым неожиданным образом: весь мой страх как рукой сняло, и я испытывала
одно только безумное желание — узнать, что это было такое. Быстро вскочив
на ноги, я кинулась навстречу привидению и, схватив костлявые руки призрака, закричала
на весь зал...
Я увлекла Андро в дальний угол зала, усадила
на одну из деревянных скамеек, сама уселась подле и принялась расспрашивать гостя — про Керима, обоих дедушек, Гуль-Гуль… про всех, всех…
— Керим жив и здоров и шлет вам свой селям… Он просидел в тифлисской тюрьме, пока разбирали его дело. Он оправдан судом и выпущен
на поруки. Керим, как показало дознание, никогда не был ни убийцей, ни грабителем.
На его совести нет ни
одного ужасного преступления. Он только защищал слабых, наказывал обидчиков. Все это выяснилось
на суде, и ваш кунак попал в герои.
Одна я не спала, не могла уснуть. Душа моя рвалась
на части. Сердце билось и горело. Кровь стучала в висках. Я задыхалась от бессильной, бешеной злости.
Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание
на последнюю сцену. Последнее произнесенное слово должно произвесть электрическое потрясение
на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в
один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из
одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши
на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу
на службе; ни
один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Городничий. Да, он отправился
на один день по весьма важному делу.
А вы — стоять
на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть
одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож
на такого человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)