Неточные совпадения
О Гончаровой не упоминалось вовсе, и я о ней узнала только взрослой. Жизнь спустя горячо приветствую такое умолчание матери. Мещанская трагедия обретала величие мифа. Да, по существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один.
То есть вечные действующие лица
пушкинской лирики: поэт — и чернь. Чернь, на этот раз в мундире кавалергарда, убила — поэта. А Гончарова, как и Николай I, — всегда найдется.
Памятник Пушкина был и моя первая пространственная мера: от Никитских Ворот до памятника Пушкина — верста,
та самая вечная
пушкинская верста, верста «Бесов», верста «Зимней дороги», верста всей
пушкинской жизни и наших детских хрестоматий, полосатая и торчащая, непонятная и принятая [Пушкин здесь говорит о верстовом столбе. (примеч. М. Цветаевой).].
Может быть — памятника Пушкина на Тверском бульваре, а под ним — говора волн? Но нет — даже не этого. Ничего зрительного и предметного в моем К Морю не было, были шумы —
той розовой австралийской раковины, прижатой к уху, и смутные видения —
того Байрона и
того Наполеона, которых я даже не знала лиц, и, главное, — звуки слов, и — самое главное — тоска:
пушкинского призвания и прощания.
В
пушкинскую грудь — в
ту синюю открытку, всю синеву мира и моря вобравшую.
И еще одно:
пушкинское море было — море прощания. Так — с морями и людьми — не встречаются. Так — прощаются. Как же я могла, с морем впервые здороваясь, ощутить от него
то, что ощущал Пушкин — навсегда с ним прощаясь. Ибо стоял над ним Пушкин тогда в последний раз.
Неточные совпадения
— А я что же говорю? Я только это и твержу. Я решительно не знаю, для чего жизнь так коротка. Чтоб не наскучить, конечно, ибо жизнь есть тоже художественное произведение самого творца, в окончательной и безукоризненной форме
пушкинского стихотворения. Краткость есть первое условие художественности. Но если кому не скучно,
тем бы и дать пожить подольше.
В этих банях перебывала и грибоедовская, и
пушкинская Москва,
та, которая собиралась в салоне Зинаиды Волконской и в Английском клубе.
Роскошен белый колонный зал «Эрмитажа». Здесь привились юбилеи. В 1899 году, в
Пушкинские дни, там был
Пушкинский обед, где присутствовали все знаменитые писатели
того времени.
то это было сказано о старом «Яре», помещавшемся в
пушкинские времена на Петровке.
Л. Н. Толстой, посещавший клуб в период шестидесятых годов, назвал его в «Анне Карениной» — «храм праздности». Он тоже вспоминает «говорильню», но уже не
ту, что была в
пушкинские времена.