Неточные совпадения
В качестве генеральского сына Николай Петрович —
хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки — должен
был, подобно брату Павлу, поступить в военную службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю жизнь остался «хроменьким».
Он едва вынес этот удар, поседел в несколько недель; собрался
было за границу, чтобы
хотя немного рассеяться… но тут настал 48-й год.
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших,
хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и
буду знать, что и у нас внутри делается.
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень
было приятно произнести эти слова), а во-вторых —
захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало
быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
Предчувствуя неизбежную разлуку, он
хотел, по крайней мере, остаться ее другом, как будто дружба с такою женщиной
была возможна…
— И я не поеду. Очень нужно тащиться за пятьдесят верст киселя
есть. Mathieu
хочет показаться нам во всей своей славе; черт с ним!
будет с него губернского фимиама, обойдется без нашего. И велика важность, тайный советник! Если б я продолжал служить, тянуть эту глупую лямку, я бы теперь
был генерал-адъютантом. Притом же мы с тобой отставные люди.
— Ты уже чересчур благодушен и скромен, — возразил Павел Петрович, — я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков,
хотя выражаемся, может
быть, несколько устарелым языком, vieilli, [Старомодно (фр.).] и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «Какого вина вы
хотите, красного или белого?» — «Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
Она говорила и двигалась очень развязно и в то же время неловко: она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем что бы она ни делала, вам постоянно казалось, что она именно это-то и не
хотела сделать; все у ней выходило, как дети говорят, — нарочно, то
есть не просто, не естественно.
— Экой ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве ты не знаешь, что на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива
есть, значит. Не сам ли ты сегодня говорил, что она странно вышла замуж,
хотя, по мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное. Я городским толкам не верю; но люблю думать, как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
Она навела речь на музыку, но, заметив, что Базаров не признает искусства, потихоньку возвратилась к ботанике,
хотя Аркадий и пустился
было толковать о значении народных мелодий.
Княжна молча встала с кресла и первая вышла из гостиной. Все отправились вслед за ней в столовую. Казачок в ливрее с шумом отодвинул от стола обложенное подушками, также заветное, кресло, в которое опустилась княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала чашку с раскрашенным гербом. Старуха положила себе меду в чашку (она находила, что
пить чай с сахаром и грешно и дорого,
хотя сама не тратила копейки ни на что) и вдруг спросила хриплым голосом...
Утром, ровно в восемь часов, все общество собиралось к чаю; от чая до завтрака всякий делал что
хотел, сама хозяйка занималась с приказчиком (имение
было на оброке), с дворецким, с главною ключницей.
Настоящею причиной всей этой «новизны»
было чувство, внушенное Базарову Одинцовой, чувство, которое его мучило и бесило и от которого он тотчас отказался бы с презрительным хохотом и циническою бранью, если бы кто-нибудь
хотя отдаленно намекнул ему на возможность того, что в нем происходило.
— Думайте, что
хотите, но мне
будет скучно, когда вы уедете.
— Я вас знаю мало, — повторил Базаров. — Может
быть, вы правы; может
быть, точно, всякий человек — загадка. Да
хотя вы, например: вы чуждаетесь общества, вы им тяготитесь — и пригласили к себе на жительство двух студентов. Зачем вы, с вашим умом, с вашею красотою, живете в деревне?
— Как
хотите, — продолжала она, — а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром, что мы
будем хорошими друзьями. Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец?
— Тем хуже. Во всяком случае, я довольно наказан. Мое положение, с этим вы, вероятно, согласитесь, самое глупое. Вы мне написали: зачем уезжать? А я не могу и не
хочу остаться. Завтра меня здесь не
будет…
— Лазаря
петь! — повторил Василий Иванович. — Ты, Евгений, не думай, что я
хочу, так сказать, разжалобить гостя: вот, мол, мы в каком захолустье живем. Я, напротив, того мнения, что для человека мыслящего нет захолустья. По крайней мере, я стараюсь, по возможности, не зарасти, как говорится, мохом, не отстать от века.
Она знала, что
есть на свете господа, которые должны приказывать, и простой народ, который должен служить, — а потому не гнушалась ни подобострастием, ни земными поклонами; но с подчиненными обходилась ласково и кротко, ни одного нищего не пропускала без подачки и никогда никого не осуждала,
хотя и сплетничала подчас.
— Разумеется, не на медицинском,
хотя он и в этом отношении
будет из первых ученых.
— Ага! ты
захотел посетить своего приятеля; но ты опоздал amice, [Дружище (лат.).] и мы имели уже с ним продолжительную беседу. Теперь надо идти чай
пить: мать зовет. Кстати, мне нужно с тобой поговорить.
— А я думаю: я вот лежу здесь под стогом… Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не
было и не
будет… А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то
хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!
— Ты прав, — подхватил Базаров. — Я
хотел сказать, что они вот, мои родители то
есть, заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве, оно им не смердит… а я… я чувствую только скуку да злость.
— В кои-то веки разик можно, — пробормотал старик. — Впрочем, я вас, господа, отыскал не с тем, чтобы говорить вам комплименты; но с тем, чтобы, во-первых, доложить вам, что мы скоро обедать
будем; а во-вторых, мне хотелось предварить тебя, Евгений… Ты умный человек, ты знаешь людей, и женщин знаешь, и, следовательно, извинишь… Твоя матушка молебен отслужить
хотела по случаю твоего приезда. Ты не воображай, что я зову тебя присутствовать на этом молебне: уж он кончен; но отец Алексей…
— То
есть вы
хотите сказать, если я только вас понял, что какое бы ни
было ваше теоретическое воззрение на дуэль, на практике вы бы не позволили оскорбить себя, не потребовав удовлетворения?
— Разве вы
хотели бы
быть хищным?
— Этого нельзя
хотеть… Вот ваш приятель этого и не
хочет, а в нем это
есть.
— Вы, может
быть,
хотите властвовать или…
Ей все-таки
было неловко с Базаровым,
хотя она и ему сказала, и сама себя уверила, что все позабыто.
Одну из них, богиню Молчания, с пальцем на губах, привезли
было и поставили; но ей в тот же день дворовые мальчишки отбили нос, и
хотя соседний штукатур брался приделать ей нос «вдвое лучше прежнего», однако Одинцов велел ее принять, и она очутилась в углу молотильного сарая, где стояла долгие годы, возбуждая суеверный ужас баб.
— Полноте, Евгений Васильич. Вы говорите, что он неравнодушен ко мне, и мне самой всегда казалось, что я ему нравлюсь Я знаю, что я гожусь ему в тетки, но я не
хочу скрывать от вас, что я стала чаще думать о нем. В этом молодом и свежем чувстве
есть какая-то прелесть…
— Он с Катей совсем как брат, — промолвила Анна Сергеевна, — и это мне в нем нравится,
хотя, может
быть, мне бы и не следовало позволять такую близость между ними.
— Да я полагаю, — ответил Базаров тоже со смехом,
хотя ему вовсе не
было весело и нисколько не хотелось смеяться, так же как и ей, — я полагаю, следует благословить молодых людей. Партия во всех отношениях хорошая; состояние у Кирсанова изрядное, он один сын у отца, да и отец добрый малый, прекословить не
будет.
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко, и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача
есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично,
хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.