Неточные совпадения
Их
что разнимать — то хуже, да и рук марать не
стоит».
Вот
что значит «
стоять на тяге».
— А
чем плохо? Не… (У Власа голос прервался.) Эка жара
стоит, — продолжал он, утирая лицо рукавом.
— Разумеется, разумеется, — прибавил он, сильно ударив рукой по столу… —
Стоит только решиться…
Что толку в скверном положении?.. К
чему медлить, тянуть…
— А вы не знаете? Вот меня возьмут и нарядят; я так и хожу наряженный, или
стою, или сижу, как там придется. Говорят: вот
что говори, — я и говорю. Раз слепого представлял… Под каждую веку мне по горошине положили… Как же!
Заметим, кстати,
что с тех пор, как Русь
стоит, не бывало еще на ней примера раздобревшего и разбогатевшего человека без окладистой бороды; иной весь свой век носил бородку жидкую, клином, — вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, — откуда волос берется!
— Помилуйте, Николай Еремеич,
что вы-с? Наше дело торговое, купецкое; наше дело купить. Мы на том
стоим, Николай Еремеич, можно сказать.
— А! ну, позови его.
Постой,
постой… Поди сперва посмотри,
что тот, чужой-то барин, спит все или проснулся.
— Изволь… и такие есть, изволь… Назар, Назар, покажи барину серенького меринка, знаешь,
что с краю-то
стоит, да гнедую с лысиной, а не то — другую гнедую,
что от Красотки, знаешь?
Об Якове-Турке и рядчике нечего долго распространяться. Яков, прозванный Турком, потому
что действительно происходил от пленной турчанки, был по душе — художник во всех смыслах этого слова, а по званию — черпальщик на бумажной фабрике у купца;
что же касается до рядчика, судьба которого, признаюсь, мне осталось неизвестной, то он показался мне изворотливым и бойким городским мещанином. Но о Диком-Барине
стоит поговорить несколько подробнее.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы
стояли все белые, без блеску, белые, как только
что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Листва на березах была еще почти вся зелена, хотя заметно побледнела; лишь кое-где
стояла одна, молоденькая, вся красная или вся золотая, и надобно было видеть, как она ярко вспыхивала на солнце, когда его лучи внезапно пробивались, скользя и пестрея, сквозь частую сетку тонких веток, только
что смытых сверкающим дождем.
«Однако ж это странно, — замечает другой экзаменатор, —
что же вы, как немой,
стоите? ну, не знаете,
что ли? так так и скажите».
Что нам подле будущего судьи стоять-то…
Я ему продал за четыреста рублей лошадь, которая
стоила тысячу, и это бессловесное существо имеет теперь полное право презирать меня; а между тем сам до того лишен способности соображенья, особенно утром, до чаю, или тотчас после обеда,
что ему скажешь: здравствуйте, а он отвечает: чего-с?
Я вам скажу, отчего вы меня не заметили, — оттого,
что я не возвышаю голоса; оттого,
что я прячусь за других,
стою за дверьми, ни с кем не разговариваю; оттого,
что дворецкий с подносом, проходя мимо меня, заранее возвышает свой локоть в уровень моей груди…
О Боже мой! если б они знали… да я именно и гибну оттого,
что во мне решительно нет ничего оригинального, ничего, кроме таких выходок, как, например, мой теперешний разговор с вами; но ведь эти выходки гроша медного не
стоят.
— А вот
что: кружок — да это гибель всякого самобытного развития; кружок — это безобразная замена общества, женщины, жизни; кружок… о, да
постойте; я вам скажу,
что такое кружок!
Немного подальше, в самой глуши заброшенного и одичалого малинника,
стояла беседка, прехитро раскрашенная внутри, но до того ветхая и дряхлая снаружи,
что, глядя на нее, становилось жутко.
Лошадь
стоила вдвое — а пожалуй,
что и втрое против этой суммы.
На голос так и бежит, задравши голову; прикажешь ему
стоять и сам уйдешь — он не ворохнется; только
что станешь возвращаться, чуть-чуть заржет: «Здесь, мол, я».
Он
постоял неподвижно, притаив дыхание: хоть бы
что шевельнулось за дверью!
Он попал прямо в это стойло, хотя кругом такая
стояла тьма,
что хоть глаз выколи…
Есть-то почитай
что не ем ничего, а вода — вон она в кружке-то: всегда
стоит припасенная, чистая, ключевая вода.
—
Что я вам доложу, — промолвил Ермолай, входя ко мне в избу, а я только
что пообедал и прилег на походную кроватку, чтоб отдохнуть немного после довольно удачной, но утомительной охоты на тетеревов — дело было в десятых числах июля и жары
стояли страшные… —
что я вам доложу: у нас вся дробь вышла.
Я приподнялся. Тарантас
стоял на ровном месте по самой середине большой дороги; обернувшись с козел ко мне лицом, широко раскрыв глаза (я даже удивился, я не воображал,
что они у него такие большие), Филофей значительно и таинственно шептал...