Неточные совпадения
Мы с ним толковали о посеве, об урожае, о крестьянском быте… Он со мной все как будто соглашался;
только потом мне становилось совестно, и я чувствовал,
что говорю не то… Так оно как-то странно выходило. Хорь выражался иногда мудрено, должно быть из осторожности… Вот вам образчик нашего разговора...
На заре Федя разбудил меня. Этот веселый, бойкий парень очень мне нравился; да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем. Они оба весьма любезно друг над другом подтрунивали. Старик вышел ко мне навстречу. Оттого ли,
что я провел ночь под его кровом, по другой ли какой причине,
только Хорь гораздо ласковее вчерашнего обошелся со мной.
Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А
что, малый, коса-то не больно того?» Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою
только разницей,
что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.
Разве
только в необыкновенных случаях, как-то: во дни рождений, именин и выборов, повара старинных помещиков приступают к изготовлению долгоносых птиц и, войдя в азарт, свойственный русскому человеку, когда он сам хорошенько не знает,
что делает, придумывают к ним такие мудреные приправы,
что гости большей частью с любопытством и вниманием рассматривают поданные яства, но отведать их никак не решаются.
Зато уж и жена ее даже, признаться, слишком баловала; одевала отлично, кормила с господского стола, чаем поила… ну,
что только можно себе представить!
Дедушка Трофимыч, который знал родословную всех дворовых в восходящей линии до четвертого колена, и тот раз
только сказал,
что, дескать, помнится, Степану приходится родственницей турчанка, которую покойный барин, бригадир Алексей Романыч, из похода в обозе изволил привезти.
— Ну, вот видите: а земли самая малость,
только и есть
что господский лес.
Не знаю,
чем я заслужил доверенность моего нового приятеля, —
только он, ни с того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай; а я вот и довожу теперь его рассказ до сведения благосклонного читателя.
Вот я лег,
только не могу заснуть, —
что за чудеса!
Потому ли,
что хлопотал-то я усердно около больной, по другим ли каким-либо причинам,
только меня, смею сказать, полюбили в доме, как родного…
Как это я до сих пор вас не знала!» — «Александра Андреевна, успокойтесь, говорю… я, поверьте, чувствую, я не знаю,
чем заслужил…
только вы успокойтесь, ради Бога, успокойтесь… все хорошо будет, вы будете здоровы».
— Разумеется, разумеется, — прибавил он, сильно ударив рукой по столу… — Стоит
только решиться…
Что толку в скверном положении?.. К
чему медлить, тянуть…
А теперь я от себя прибавлю
только то,
что на другой же день мы с Ермолаем
чем свет отправились на охоту, а с охоты домой,
что чрез неделю я опять зашел к Радилову, но не застал ни его, ни Ольги дома, а через две недели узнал,
что он внезапно исчез, бросил мать, уехал куда-то с своей золовкой.
— Миловидка, Миловидка… Вот граф его и начал упрашивать: «Продай мне, дескать, твою собаку: возьми,
что хочешь». — «Нет, граф, говорит, я не купец: тряпицы ненужной не продам, а из чести хоть жену готов уступить,
только не Миловидку… Скорее себя самого в полон отдам». А Алексей Григорьевич его похвалил: «Люблю», — говорит. Дедушка-то ваш ее назад в карете повез; а как умерла Миловидка, с музыкой в саду ее похоронил — псицу похоронил и камень с надписью над псицей поставил.
Только вот
что мне удивительно: всем наукам они научились, говорят так складно,
что душа умиляется, а дела-то настоящего не смыслят, даже собственной пользы не чувствуют: их же крепостной человек, приказчик, гнет их, куда хочет, словно дугу.
Только вот
что горе: молодые господа больно мудрят.
Митя, малый лет двадцати восьми, высокий, стройный и кудрявый, вошел в комнату и, увидев меня, остановился у порога. Одежда на нем была немецкая, но одни неестественной величины буфы на плечах служили явным доказательством тому,
что кроил ее не
только русский — российский портной.
— Напой его чаем, баловница, — закричал ей вслед Овсяников… — Не глупый малый, — продолжал он, — и душа добрая,
только я боюсь за него… А впрочем, извините,
что так долго вас пустяками занимал.
Говорили старики,
что вот, мол, как
только предвиденье небесное зачнется, так Тришка и придет.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает,
что бы ей ни говорили, и
только изредка судорожно хохочет.)
— Вы
только смотрите, того, туда ли он вас привезет. Да ось-то сами извольте выбрать: поздоровее ось извольте взять… А
что, Блоха, — прибавил он громко, —
что, у вас хлебушком можно разжиться?
Я, как
только вернулся, успел заметить,
что Ерофей мой снова находился в сумрачном расположении духа…
Сам же, в случае так называемой печальной необходимости, резких и порывистых движений избегает и голоса возвышать не любит, но более тычет рукою прямо, спокойно приговаривая: «Ведь я тебя просил, любезный мой», или: «
Что с тобою, друг мой, опомнись», — причем
только слегка стискивает зубы и кривит рот.
— И сам ума не приложу, батюшка, отцы вы наши: видно, враг попутал. Да, благо, подле чужой межи оказалось; а
только,
что греха таить, на нашей земле. Я его тотчас на чужой-то клин и приказал стащить, пока можно было, да караул приставил и своим заказал: молчать, говорю. А становому на всякий случай объяснил: вот какие порядки, говорю; да чайком его, да благодарность… Ведь
что, батюшка, думаете? Ведь осталось у чужаков на шее; а ведь мертвое тело,
что двести рублев — как калач.
—
Что вам надобно? о
чем вы просите? — спросил он строгим голосом и несколько в нос. (Мужики взглянули друг на друга и словечка не промолвили,
только прищурились, словно от солнца, да поскорей дышать стали.)
При входе шумливой ватаги толстяк нахмурил было брови и поднялся с места; но, увидав в
чем дело, улыбнулся и
только велел не кричать: в соседней, дескать, комнате охотник спит.
— Здесь не место с вами объясняться, — не без волнения возразил главный конторщик, — да и не время.
Только я, признаюсь, одному удивляюсь: с
чего вы взяли,
что я вас погубить желаю или преследую? Да и как, наконец, могу я вас преследовать? Вы не у меня в конторе состоите.
—
Что? грозить мне вздумал? — с сердцем заговорил он. — Ты думаешь, я тебя боюсь? Нет, брат, не на того наткнулся!
чего мне бояться?.. Я везде себе хлеб сыщу. Вот ты — другое дело! Тебе
только здесь и жить, да наушничать, да воровать…
Вячеслав Илларионович ужасный охотник до прекрасного пола и, как
только увидит у себя в уездном городе на бульваре хорошенькую особу, немедленно пустится за нею вслед, но тотчас же и захромает, — вот
что замечательное обстоятельство.
Особенным даром слова Хвалынский не владеет или, может быть, не имеет случая высказать свое красноречие, потому
что не
только спора, но вообще возраженья не терпит и всяких длинных разговоров, особенно с молодыми людьми, тщательно избегает.
«Ну, прощайте, Капитон Тимофеич, не поминайте лихом да сироток не забывайте, коли
что…» — «Эй, останься, Василий!» Мужик
только головой тряхнул, ударил вожжой по лошади и съехал со двора.
У него было множество знакомых, которые поили его вином и чаем, сами не зная зачем, потому
что он не
только не был в обществе забавен, но даже, напротив, надоедал всем своей бессмысленной болтовней, несносной навязчивостью, лихорадочными телодвижениями и беспрестанным, неестественным хохотом.
Он не умел ни петь, ни плясать; отроду не сказал не
только умного, даже путного слова: все «лотошил» да врал
что ни попало — прямой Обалдуй!
Я узнал
только,
что он некогда был кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
Как
только, бывало, вспомню,
что она в зипуне гусей гоняет, да в черном теле, по барскому приказу, содержится, да староста, мужик в дехтярных сапогах, ее ругательски ругает — холодный пот так с меня и закапает.
С утра до вечера, бывало,
только и думаю:
чем бы мне ее порадовать?
Чего только эти барыни не придумают!..
— Я не сержусь, а
только ты глупа…
Чего ты хочешь? Ведь я на тебе жениться не могу? ведь не могу? Нy, так
чего ж ты хочешь?
чего? (Он уткнулся лицом, как бы ожидая ответа, и растопырил пальцы.)
А землемер
только тем и взял,
что не стриг ногтей да панталоны носил в обтяжку.
С другой стороны, я уже давно замечал,
что почти все мои соседи, молодые и старые, запуганные сначала моей ученостию, заграничной поездкой и прочими удобствами моего воспитания, не
только успели совершенно ко мне привыкнуть, но даже начали обращаться со мной не то грубовато, не то с кондачка, не дослушивали моих рассуждений и, говоря со мной, уже «слово-ерика» более не употребляли.
Я вам также забыл сказать,
что в течение первого года после моего брака я от скуки попытался было пуститься в литературу и даже послал статейку в журнал, если не ошибаюсь, повесть; но через несколько времени получил от редактора учтивое письмо, в котором, между прочим, было сказано,
что мне в уме невозможно отказать, но в таланте должно, а
что в литературе
только талант и нужен.
— Преудивительные-с! — с удовольствием возразил Недопюскин, — можно сказать, первые по губернии. (Он подвинулся ко мне.) Да что-с! Пантелей Еремеич такой человек!
Что только пожелает, вот
что только вздумает — глядишь, уж и готово, все уж так и кипит-с. Пантелей Еремеич, скажу вам…
Чертопханов до конца дней своих держался того убеждения,
что виною Машиной измены был некий молодой сосед, отставной уланский ротмистр, по прозвищу Яфф, который, по словам Пантелея Еремеича,
только тем и брал,
что беспрерывно крутил усы, чрезвычайно сильно помадился и значительно хмыкал; но, полагать надо, тут скорее воздействовала бродячая цыганская кровь, которая текла в жилах Маши.
— Маша! — воскликнул Чертопханов и ударил себя в грудь кулаком, — ну, перестань, полно, помучила… ну, довольно! Ей-богу же! подумай
только,
что Тиша скажет; ты бы хоть его пожалела!
А для тебя, Порфирий, одна инструкция: как
только ты,
чего Боже оборони, завидишь в окрестностях казака, так сию же секунду, ни слова не говоря, беги и неси мне ружье, а я уж буду знать, как мне поступить!
Например: тотМалек-Адель всякий раз оглядывался и легонько ржал, как
только Чертопханов входил в конюшню; а этотжевал себе сено как ни в
чем не бывало или дремал, понурив голову.
Только словно у меня
что внутри — в утробе — порвалось…
Чего они со мной
только не делали: железом раскаленным спину жгли, в колотый лед сажали — и все ничего.
— А то раз, — начала опять Лукерья, — вот смеху-то было! Заяц забежал, право! Собаки,
что ли, за ним гнались,
только он прямо в дверь как прикатит!.. Сел близехонько и долго-таки сидел, все носом водил и усами дергал — настоящий офицер! И на меня смотрел. Понял, значит,
что я ему не страшна. Наконец, встал, прыг-прыг к двери, на пороге оглянулся — да и был таков! Смешной такой!
— А то я молитвы читаю, — продолжала, отдохнув немного, Лукерья. —
Только немного я знаю их, этих самых молитв. Да и на
что я стану Господу Богу наскучать? О
чем я его просить могу? Он лучше меня знает,
чего мне надобно. Послал он мне крест — значит меня он любит. Так нам велено это понимать. Прочту Отче наш, Богородицу, акафист всем скорбящим — да и опять полеживаю себе безо всякой думочки. И ничего!