— А то я молитвы читаю, — продолжала, отдохнув немного, Лукерья. — Только немного я знаю их, этих самых молитв. Да и на что я
стану Господу Богу наскучать? О чем я его просить могу? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал он мне крест — значит меня он любит. Так нам велено это понимать. Прочту Отче наш, Богородицу, акафист всем скорбящим — да и опять полеживаю себе безо всякой думочки. И ничего!
Неточные совпадения
—
Стало быть, ничего, можно, коли
барин приказал. Да он, благо, скоро умер, — меня в деревню и вернули.
Другие бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и
станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул,
Господь знает.
— Не для того ты убил его,
барин:
станешь ты его есть! Ты его для потехи своей убил.
— Вы, чай,
барин, — начал он, — нашего хлеба есть не
станете, а у меня окромя хлеба…
«Здесь продаются разных мастей лошади, приведенные на Лебедянскую ярмарку с известного степного завода Анастасея Иваныча Чернобая, тамбовского помещика. Лошади сии отличных
статей; выезжены в совершенстве и кроткого нрава.
Господа покупатели благоволят спросить самого Анастасея Иваныча; буде же Анастасей Иваныч в отсутствии, то спросить кучера Назара Кубышкина.
Господа покупатели, милости просим почтить старичка!»
— Подрядчика, батюшка.
Стали мы ясень рубить, а он стоит да смотрит… Стоял, стоял, да и пойди за водой к колодцу: слышь, пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит да прямо на него. Мы ему кричим: беги, беги, беги… Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо и побеги… заробел, знать. Ясень-то его верхними сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился, —
Господь его знает… Разве сердцевина гнила была.
Крестьяне выучили
статью;
барин спросил их: понимают ли они, что там написано?
Перфишка попристальнее посмотрел на своего
барина — и заробел: «Ох, как он похудел и постарел в течение года — и лицо какое
стало строгое и суровое!» А кажется, следовало бы Пантелею Еремеичу радоваться, что, вот, мол, достиг-таки своего; да он и радовался, точно… и все-таки Перфишка заробел, даже жутко ему
стало.
Он воображал, он ясно представлял себе, как этот мерзкий пучок
станет рассказывать про серую лошадь, про глупого
барина…
— А беда такая стряслась! Да вы не побрезгуйте,
барин, не погнушайтесь несчастием моим, — сядьте вон на кадушечку, поближе, а то вам меня не слышно будет… вишь я какая голосистая
стала!.. Ну, уж и рада же я, что увидала вас! Как это вы в Алексеевку попали?
— Вот так и лежу,
барин, седьмой годок. Летом-то я здесь лежу, в этой плетушке, а как холодно
станет — меня в предбанник перенесут. Там лежу.
— Этого,
барин, тоже никак нельзя сказать: не растолкуешь. Да и забывается оно потом. Придет, словно как тучка прольется, свежо так, хорошо
станет, а что такое было — не поймешь! Только думается мне: будь около меня люди — ничего бы этого не было и ничего бы я не чувствовала, окромя своего несчастья.
Но я всё это хотел вознаградить потом моею дружбой, моим деятельным участием в судьбе несчастного господина Бурдовского, очевидно, обманутого, потому что не мог же он сам, без обмана, согласиться на такую низость, как, например, сегодняшняя огласка в этой
статье господина Келлера про его мать…
Неточные совпадения
Аммос Федорович (строит всех полукружием).Ради бога,
господа, скорее в кружок, да побольше порядку! Бог с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь на военную ногу, непременно на военную ногу! Вы, Петр Иванович, забегите с этой стороны, а вы, Петр Иванович,
станьте вот тут.
Дворовый, что у
барина // Стоял за стулом с веткою, // Вдруг всхлипнул! Слезы катятся // По старому лицу. // «Помолимся же
Господу // За долголетье
барина!» — // Сказал холуй чувствительный // И
стал креститься дряхлою, // Дрожащею рукой. // Гвардейцы черноусые // Кисленько как-то глянули // На верного слугу; // Однако — делать нечего! — // Фуражки сняли, крестятся. // Перекрестились барыни. // Перекрестилась нянюшка, // Перекрестился Клим…
Стали у
барина ножки хиреть, // Ездил лечиться, да ноги не ожили…
Пошли за Власом странники; // Бабенок тоже несколько // И парней с ними тронулось; // Был полдень, время отдыха, // Так набралось порядочно // Народу — поглазеть. // Все
стали в ряд почтительно // Поодаль от
господ…
А князь опять больнехонек… // Чтоб только время выиграть, // Придумать: как тут быть, // Которая-то барыня // (Должно быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою // В то время левый бок) // Возьми и брякни
барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! // Поверил! Проще малого // Ребенка
стал старинушка, // Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить в колокола!