Неточные совпадения
—
Что у тебя
за рослый народ! — заметил я старику.
Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, — не в городе, в город надо самим тащиться, а приезжим торгашам, которые,
за неимением безмена, считают пуд в сорок горстей — а вы знаете,
что за горсть и
что за ладонь у русского человека, особенно, когда он «усердствует»!
Узнал он,
что я бывал
за границей, и любопытство его разгорелось…
Недаром в русской песенке свекровь поет: «Какой ты мне сын, какой семьянин! не бьешь ты жены, не бьешь молодой…» Я раз было вздумал заступиться
за невесток, попытался возбудить сострадание Хоря; но он спокойно возразил мне,
что «охота-де вам такими… пустяками заниматься, — пускай бабы ссорятся…
— «Да на
что тебе тащиться в Чаплино,
за десять верст?» — «А там у Софрона-мужичка переночевать».
— «Да
что за вздор!» — «У нас и так в запрошлом году мельница сгорела: прасолы переночевали, да, знать, как-нибудь и подожгли».
Хорошо, я не спорю, все это хорошо; но вы их не знаете, не знаете,
что это
за народ.
Вы ведь знаете,
что у меня
за жена; кажется, женщину добрее ее найти трудно, согласитесь сами.
Ведь вам говорить нечего — вы знаете,
что у меня
за жена: ангел во плоти, доброта неизъяснимая…
—
Что ж, она понравилась мельнику,
что ли?.. Много ли он
за нее дал выкупу?
Аксинье поручили надзор
за тирольской коровой, купленной в Москве
за большие деньги, но, к сожалению, лишенной всякой способности воспроизведения и потому со времени приобретения не дававшей молока; ей же на руки отдали хохлатого дымчатого селезня, единственную «господскую» птицу; детям, по причине малолетства, не определили никаких должностей,
что, впрочем, нисколько не помешало им совершенно облениться.
Кроме Митрофана с его семьей да старого глухого ктитора Герасима, проживавшего Христа ради в каморочке у кривой солдатки, ни одного дворового человека не осталось в Шумихине, потому
что Степушку, с которым я намерен познакомить читателя, нельзя было считать ни
за человека вообще, ни
за дворового в особенности.
—
Что барин? Прогнал меня! Говорит, как смеешь прямо ко мне идти: на то есть приказчик; ты, говорит, сперва приказчику обязан донести… да и куда я тебя переселю? Ты, говорит, сперва недоимку
за себя взнеси. Осерчал вовсе.
Да вот в
чем дело: пишет ко мне помещица, вдова; говорит, дескать, дочь умирает, приезжайте, ради самого Господа Бога нашего, и лошади, дескать,
за вами присланы.
Вот я лег, только не могу заснуть, —
что за чудеса!
К довершению несчастия, такая подошла распутица,
что за лекарством по целым дням, бывало, кучер ездит.
Схвачу, бывало, себя
за голову: «
Что ты делаешь, разбойник?..»
«Слышите ли, я люблю вас…» — «Александра Андреевна,
чем же я заслужил!» — «Нет, нет, вы меня не понимаете… ты меня не понимаешь…» И вдруг она протянула руки, схватила меня
за голову и поцеловала…
Чувствую я,
что больная моя себя губит; вижу,
что не совсем она в памяти; понимаю также и то,
что не почитай она себя при смерти, — не подумала бы она обо мне; а то ведь, как хотите, жутко умирать в двадцать пять лет, никого не любивши: ведь вот
что ее мучило, вот отчего она, с отчаянья, хоть
за меня ухватилась, — понимаете теперь?
Однажды, скитаясь с Ермолаем по полям
за куропатками, завидел я в стороне заброшенный сад и отправился туда. Только
что я вошел в опушку, вальдшнеп со стуком поднялся из куста; я выстрелил, и в то же мгновенье, в нескольких шагах от меня, раздался крик: испуганное лицо молодой девушки выглянуло из-за деревьев и тотчас скрылось. Ермолай подбежал ко мне. «
Что вы здесь стреляете: здесь живет помещик».
Я отвечал,
что отвечают в таких случаях, и отправился вслед
за ним.
Чем более я наблюдал
за Радиловым, тем более мне казалось,
что он принадлежал к числу таких людей.
«
Что ж это
за помещик наконец!» — думал я.
Я с большим вниманием смотрел на нее теперь,
чем за обедом.
Он и себя не выдавал
за дворянина, не прикидывался помещиком, никогда, как говорится, «не забывался», не по первому приглашению садился и при входе нового гостя непременно поднимался с места, но с таким достоинством, с такой величавой приветливостью,
что гость невольно ему кланялся пониже.
— А
что за человек был этот Бауш? — спросил я после некоторого молчанья.
Точно: и из нашего сословия иной, пьющий и неспособный, бывало, присоседится к господам… да
что за радость!
Вот и начал Александр Владимирыч, и говорит:
что мы, дескать, кажется, забыли, для
чего мы собрались;
что хотя размежевание, бесспорно, выгодно для владельцев, но в сущности оно введено для
чего? — для того, чтоб крестьянину было легче, чтоб ему работать сподручнее было, повинности справлять; а то теперь он сам своей земли не знает и нередко
за пять верст пахать едет, — и взыскать с него нельзя.
Что за притча? старое вымерло, а молодое не нарождается!
— Растолкуйте мне, пожалуйста,
что за чудеса такие?
Смотрят мужики —
что за диво! — ходит барин в плисовых панталонах, словно кучер, а сапожки обул с оторочкой; рубаху красную надел и кафтан тоже кучерской; бороду отпустил, а на голове така шапонька мудреная, и лицо такое мудреное, — пьян, не пьян, а и не в своем уме.
Что за чудеса такие, батюшка, скажите?..
— Всякому, да, видно, не тебе, — сказал старик вполголоса… — А
что у тебя там
за каверзы с шутоломовскими крестьянами?
— Напой его чаем, баловница, — закричал ей вслед Овсяников… — Не глупый малый, — продолжал он, — и душа добрая, только я боюсь
за него… А впрочем, извините,
что так долго вас пустяками занимал.
С отчаяньем ударил бедняк по клавишам, словно по барабану, заиграл как попало… «Я так и думал, — рассказывал он потом, —
что мой спаситель схватит меня
за ворот и выбросит вон из дому». Но, к крайнему изумлению невольного импровизатора, помещик, погодя немного, одобрительно потрепал его по плечу. «Хорошо, хорошо, — промолвил он, — вижу,
что знаешь; поди теперь отдохни».
Небольшие стаи то и дело перелетывали и носились над водою, а от выстрела поднимались такие тучи,
что охотник невольно хватался одной рукой
за шапку и протяжно говорил: фу-у!
— Это
что за должность такая?
— Нет, батюшка, не был. Татьяна Васильевна покойница — царство ей небесное! — никому не позволяла жениться. Сохрани Бог! Бывало, говорит: «Ведь живу же я так, в девках,
что за баловство!
чего им надо?»
— Тьфу ты, пропасть! — пробормотал он, плюнув в воду, — какая оказия! А все ты, старый черт! — прибавил он с сердцем, обращаясь к Сучку. —
Что это у тебя
за лодка?
Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а
за ними далёко-далёко виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «
Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда ходил в течение дня… «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! вон это, должно быть, Синдеевская роща… Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно! Теперь опять нужно вправо взять».
Что я было принял
за рощу, оказалось темным и круглым бугром.
Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь поскакал один на волка… «
Что за славный мальчик!» — думал я, глядя на него.
— Ну, телега… телега! — повторил он и, взяв ее
за оглобли, чуть не опрокинул кверху дном… — Телега!.. А на
чем же вы на ссечки поедете?.. В эти оглобли нашу лошадь не впряжешь: наши лошади большие, а это
что такое?
Вы глядите: та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама, как облака по небу, и как будто вместе с ними медлительной вереницей проходят по душе счастливые воспоминания, и все вам кажется,
что взор ваш уходит дальше и дальше, и тянет вас самих
за собой в ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой глубины…
— Скажи, пожалуйста, Ерофей, — заговорил я, —
что за человек этот Касьян?
Ну, конечно,
что он
за работник, — в
чем душа держится, — ну, а все-таки…
Староста сперва проворно соскочил с лошади, поклонился барину в пояс, промолвил: «Здравствуйте, батюшка Аркадий Павлыч», — потом приподнял голову, встряхнулся и доложил,
что Софрон отправился в Перов, но
что за ним уже послали.
Аркадий Павлыч, засыпая, еще потолковал немного об отличных качествах русского мужика и тут же заметил мне,
что со времени управления Софрона
за шипиловскими крестьянами не водится ни гроша недоимки…
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие,
за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право,
за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы
за какого-нибудь простого человека, а
за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!